Александр Исаевич Солженицын - Нобелевская лекция 1970 года по литературе

умрет.

4

Умрем — мы, а оно — останется. И еще поймем ли мы
до нашей гибели все стороны и все назначенья его?
Не всё — называется. Иное влечет дальше слов.
Искусство растепляет даже захоложенную, затемнен­
ную душу к высокому духовному опыту. Посредством
искусства иногда посылаются нам — смутно, коротко, •—
такие откровения, каких не выработать рассудочному
мышлению.
Как то маленькое зеркальце сказок: в него гля­
нешь и увидишь — не себя — увидишь на миг Недо­
ступное, куда не доскакать, не долететь. И только ду­
ша занывает...

2

Достоевский загадочно обронил однажды: «Мир
спасёт красота». Что это? Мне долго казалось — про­
сто фраза. Как бы это возможно? Когда в кровожадной
истории, кого и от чего спасала красота? Облагоражи­
вала, возвышала — да, но кого спасла?
Однако есть такая особеность в сути красоты, осо­
бенность в положении искусства: убедительность ис­
тинно-художественного произведения совершенно не­
опровержима и подчиняет себе даже противящееся
сердце. Политическую речь, напористую публицистику,
программу социальной жизни, философскую систему
можно по видимости построить гладко, стройно и на
ошибке, и на лжи; и что скрыто, и что искажено — уви­
дится не сразу. А выйдет на спор противонаправленная
речь, публицистика, программа, иноструктурная фило­
софия — и всё опять так же стройно и гладко, и опять
сошлось. Оттого доверие к ним есть — и доверия нет.
Попусту твердится, что к сердцу не ложится.
Произведение же художественное свою проверку
несет само в себе: концепции придуманные, натянутые,
не выдерживают испытания на образах: разваливают­
ся и те и другие, оказываются хилы, бледны, никого не
5

убеждают. Произведения же, зачерпнувшие истины и
представившие нам ее сгущенно-живой, захватывают
нас, приобщают к себе властно •— и никто, никогда,
даже через века, не явится их опровергать.
Так, может быть, это старое триединство Истины,
Добра и Красоты — не просто парадная обветшалая
формула, как казалось нам в пору нашей самонадеян­
ной материалистической юности? Если вершины этих
трех дерев сходятся, как утверждали исследователи,
но слишком явные, слишком прямые поросли Истины
и Добра задавлены, срублены, не пропускаются, — то,
может быть, причудливые, непредсказуемые, неожидаемые поросли Красоты пробьются и взовьются в то же
самое место, и так выполнят работу за всех трех?
И тогда не обмолвкою, но пророчеством написано у
Достоевского: «Мир спасёт красота»? Ведь ему дано
было многое видеть, озаряло его удивительно.
И тогда искусство, литература могут на деле по­
мочь сегодняшнему миру?
То немногое, что удалось мне с годами в этой за­
даче разглядеть, я и попытаюсь изложить сегодня
здесь.
3
На эту кафедру, с которой прочитывается Нобелев­
ская лекция, кафедру, предоставляемую далеко не вся­
кому писателю и только раз в жизни, я поднялся не по
трем-четырем примощенным ступенькам, но по сотням
или даже тысячам их — неуступным, обрывистым, об­
мерзлым, из тьмы и холода, где было мне суждено
уцелеть, а другие — может быть, с большим даром,
сильнее меня — погибли. Из них лишь некоторых встре­
чал я сам на Архипелаге ГУЛаге, рассыпанном на дроб­
ное множество островов, да под жерновом слежки и не­
доверия не со всяким разговорился, об иных только слы­
шал, о третьих только догадывался. Те, кто канул в ту

6

пропасть уже с литературным именем, хотя бы извест­
ны — но сколько не узнанных, ни разу публично не на­
званных! и почти-почти никому не удалось вернуться.
Целая национальная литература осталась там, погре­
бенная не только без гроба, но даже без нижнего белья,
голая,с биркой на пальце ноги. Ни на миг не прерыва­
лась русская литература! -— а со стороны казалась пу­
стынею. Где мог бы расти дружный лес, осталось после
всех лесоповалов два-три случайно обойденных дерева.
И мне сегодня, сопровожденному тенями павших, и
со склонённой головой пропуская вперед себя на это ме­
сто других, достойных ранее, мне сегодня — как уга­
дать и выразить, что хотели бы сказать они?
Эта обязанность давно тяготела на нас, и мы ее по­
нимали. Словами Владимира Соловьева:

Но и в цепях должны свершить мы сами
Тот круг, что боги очертили нам.

В томительных лагерных перебродах, в колонне за­
ключенных, во мгле вечерних морозов --">