Vladarg Delsat - Обидеть каждый норовит

он пил даже не с Муромцем, а с Горынычем, был в его богатырской жизни и такой эпизод. Осознав себя лежащим в пыли, богатырь поднялся. Тело знакомо повело в сторону, что подтверждало версию о похмельном синдроме, хотя таких умных слов Добрыня не знал, незачем оно ему было — умные слова знать, богатырь же.

— Хиловат, — констатировал уже мальчик, внимательно себя осмотрев и ощупав. — Не кормят, видать, басурмане местные. Ну да мы это поправим.

Подобрав какую-то крепкую на вид палку, ибо без оружия чувствовал себя голым, Добрыня отправился в местную свою казарму, по дороге осознавая память пацана и впадая по этому поводу в бешенство. Опекунов этого Гарри хотелось посадить на кол, что по мнению Добрыни, мыслью было неплохой. Ну а пока…

Дойдя до места, где обитал бывший владелец тела, убитого басурманами, Добрыня попытался подумать, что ему не удалось — голова болела, как с перепою, поэтому он решил, что разберется на месте. Дверь не открывалась. Добрыня был богатырем, потому в прежней жизни вопросом, в какую сторону открывать дверь, не заморачивался, а вот теперь пришлось.

— Что там дитя говорила о колдовстве? — попытался припомнить мальчик, но не смог, зато припомнился допрос колдуна заморского: «надо перелить силу в руки и тогда…». Как переливать силу, Добрыня не знал, потому решил просто представить, что он — не хилый пацан, а в своем прежнем теле. От могучего толчка дверь улетела куда-то в глубь дома, и сразу же захотелось трапезничать, потому мальчик двинулся туда, где, как он знал, в этом доме водилась еда.

— Куда пошел, урод! — уродом Добрыня себя не считал, скорбным тоже, потому на окрик внимания не обратил. Но тут между ним и едой встала чья-то туша. Это была очень плохая мысль — не пускать богатыря к еде, о чем Вернон узнал буквально через минуту, взвыв от боли в чреслах. Мальчик учел, что телом он хиловат, но помня, что по мудям достаточно просто попасть… В общем, местный кандидат в колбасу устроился выть на полу, а перешагнувший через него Добрыня устремился к еде.

— Ты что натворил! — какая-то баба, живо напомнившая мальчику Соловушку, выдвинулась на кухню, замахиваясь на него и голосом выводя трели, продолжавшие напоминать. Добрыня поднял палку.

— Так что, «шоловушка», тебе зубы вопливые повыбить? — сообразив, что баба — местная нечисть, с которой церемониться не надо, не Яга чай, Добрыня обращался с ней, как привык.

— Ты что? — баба покраснела, но близко не подходила. Опасалась богатыря, значить, подтверждая тем самым свой статус нечисти. Но мальчик пока не реагировал — он изволил трапезничать.

— Надо мне силами колдовскими тело тренировать, — задумчиво произнес он, жуя внушительный окорок. — А то ведь смотреть противно… А вдруг басурмане полезут? Эй, нечисть басурманская, ты полезешь? — ничего не понявшая из речи Гарри тетя кивнула просто на всякий случай. На каком языке разговаривал мальчик, ей было не очень понятно, но почему-то страшно.

Закончив с едой, Добрыня решил полежать на печи, но оной не нашел, и помянув басурман диких, взгромоздился на диван, моментально уснув. Вернон все еще разогнуться не мог — мальчик приложил его от всей широты богатырской души, Петунья находилась в ступоре, разглядывая полностью уничтоженный окорок и остатки других продуктов, а Дадли… Спустившийся из комнаты мальчик увидел лежащего кузена и понял, что его сейчас накажут. Завизжав, юный Дурсль выскочил из дома, помчавшись куда глаза глядели, потому далеко не убежал, встретившись с телеграфным столбом.

Проснувшийся Добрыня решил заняться собой. И занялся, а что ему? Глядя на занятие Гарри, Петунья решила пока ничего не делать, тем более что Вернона увезли парамедики, не поверившие в то, что яичницу приготовил щуплый племянник. Впрочем, узнать об этом Петунье предстояло совсем скоро.

А пока Добрыня пытался привести тело заморенного родственниками мальчика к богатырскому стандарту. Задача была непростой, но русский богатырь сдаваться не умел, не научили, значит.

* * *

Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор задумчиво смотрел на свои артефакты. Часть работала, часть нет, из чего можно было сделать вывод, что Гарри жив и мертв одновременно. Грустно вздохнув по поводу того, что года властны даже над древними артефактами, Великий Светлый принялся зажевывать благовония лимонными дольками. Ощущения при этом были феерические.

— Вот, Фоукс, придет Гарри в школу, — --">