Хелен Уолш - Низость

касаниями медленно массирую ее, возвращая к жизни. Я запускаю еще один, потом еще один палец, и ее сопротивление уступает место легчайшим, но все же податливым содроганиям. Движения мои делаются все настойчивее, и ее сок беспрепятственно льется мне в лицо. Тело выгибается вверх-вниз и замирает, когда она напрягается от удовольствия.

Я сую руку себе в штаны, тянусь к пизде.

Кокос, судя по всему, ненадолго стер мою способность вообще что-нибудь чувствовать, но клитор у меня набухает под липким гнездышком ладони. Я обрабатываю себя жестко и эгоистично; шлюха, от которой не остается ничего, кроме тела. Пизда из журнала. Накатывает мощный оргазм, но стоит его шелестящим волнам схлынуть, меня захлестывает стремление пуститься в бегство. Я чувствую, что протрезвела, мне неуютно. Убираю с ее тела руки, покрытые пеной нашего пота, вытираю их о бедра. Она привстает на локти, лицо — заебанное и блестит от вони ее последней проделки, смотрит прямо на меня. С него ушло наркотическое омертвление, оно распахнулось от любопытства. Глаза широко раскрыты и испуганы, она бросает на меня взгляд девочки, что скрыта в бляди. Она пытается говорить, но слова испаряются с ее губ. Одна половина меня хочет обнять ее, вторая презирает ее. Еще раз я смотрю в детские глаза, на женские груди. Заставляю себя улыбнуться на прощание и стремглав убегаю по кладбищенскому двору, подстрекаемая теми единственными в своем роде покалыванием и эйфорией, что следуют за оргазмом.

Вернувшись на Аппер-Дьюк-стрит я снова ощущаю драйв урбанистической энергетики. Еще совсем поздно, и в воздухе висит душок возбужденности, и такси свозят жизнь в сердцевину города. Я люблю пятницы. В них есть некое заразительное упоение, которого нет в субботних вечерах. Скоро будет восемь, улицы Ливерпуля запружены студентиками, школьниками, офисной шушерой, и все пьяны свободой выходного дня и пытаются растянуть вечер навечно.

Мы встречаемся с Джеми у дома 60 на Хоуп-стрит, меньше чем в сотне ярдов от той точки, где я подобрала свою блядешку. От мысли снова пройтись мимо ее места мне неуютно, поэтому я выбираю дорогу в обход вниз по Родни-стрит и возвращаясь по пульсирующей Лис-стрит, которая уже змеится от тел. Теперь луна светит мне в спину большим желтым шаром, зависшем на горизонте, чье мерцание медленно будит звезды. В следующее полнолуние я обязательно усажу себя на вершину холма — Фродшем или Уэльс. И упорюсь. Только я и эта большая старая луна. Будь у меня машина и дунуть, меня б подрывало съебать прямо сразу, плюнуть на прелести большого города, но с нынешними раскладами вряд ли удалось бы забить на все. Совершеннейшая пытка, вообще-то. Душная дневная жара спала совсем немного, начинаются выходные, и возбужденность всем этим накрыла город точно лава. Я люблю это чувство. Я люблю это.

Джеми

Епть! Я опаздываю, сейчас она начнет мне названивать по сотовому, так что пускай он трезвонит, брать не буду. Представляю ее сейчас, кстати. Сидит там в баре, рожа полувзбешенная, полуобескураженная, и тянет свою волынку:

— Тридцать минут он у меня украл. Тридцать минут я могла б сидеть в «Блу-Бар», высматривать себе клевую девку.

Черт, я безумно ее люблю, что бы там ни было, люблю этого упрямого звереныша. Она нам типа сестра. Семь потрясающих лет истории мы уже отсчитали. Это треть ее жизни и четверть моей. И в таком дерьмище доводилось побывать нам с Милли. Полный е-мое. Таких засадах, от каких большая часть дружб рвется мокрой бумажкой. Но я и она, мы с ней от это стали только сильнее. Типа неуязвимые.

Но надо вам сказать, с ней, с маленькой Милли, бывает полный караул.

Черт, она такая жесткая сучара бывает. Лучше и не знать о плохой стороне Милли О’Рейлли.

Этот таксист сейчас реально действует мне на нервы. Ушел в крупномасштабные домашние разборки по своей мобиле, нашел время. Ебанутый сомалийский выговор разоряется в этот его кирпич, который у него мобила. Пот градом, башка блестит. Тачка ниибацца дохлым зверьем воняет. Ей богу — провоняла напрочь, мне б из нее тока выбраться. Опускаю окно, высовываю башку, глотаю летний воздух пополам со смогом, типа к ингалятору присосался. Тот разворачивается, оторвавшись от своего дивайса в форме кирпича, и уставился на нас, как сорвавшийся с цепи хорек.

— Поднял на хуй окно, ё! Кондиционер включен. Кондиционер, сказанул! Этому драндулету лет двадцать-тридцать, не меньше.

Смотрит обратно на дорогу, --">