Аноним Гробокоп - Mond (СИ)

светилом Орлу приходится встать и разместить на товарище собственную тень, самоотверженно подставив спину космической бойнице, из которой ведется серебряным сиянием огонь на подавление, эта отчаянная мера оказывает какое-то воздействие, так что спустя некоторое время удается-таки захмелеть и продолжить кампанию по безудержному веселью. Для этого они прибегают если не к пляскам, то к пению, пусть и не слишком стройному без аккомпанемента гитары, которая лежит рядом на скамейке, позабытая и невостребованная, на морозе играть несподручно, звон от лунного взора не перекрыть ничем, как громко ни ори, хотя орут они что есть сил, будто сговорились во что бы то ни стало схлопотать нынче ночью по воспалению на каждые легкие, орут в память о своих незыблемых кумирах плоды отечественного панка вперемешку с народным творчеством, весельем тут и не пахнет, вот кровью из носу и резью в глотке - сколько угодно, головной болью и неизбывным звоном в ушах, усиливающимся планомерно в ногу с опьянением и усталостью, которая и служит целью нехитрому мероприятию. Нужно как можно сильнее вымотаться, чтобы меньше замечать и, как следствие, крепче спать. Кутеж по мере нарастания промилле стремится в своей насыщенности к крещендо, однако достичь пиковой точки не успевает, обрывается на полуслове растерянно, захлебнувшись криком, в ту секунду, как на головы их приземляется прозрачное покрывало ледяной воды, запущенное меткой девичьей рукой из ведра, рассыпается от столковения на крупные бусины и наконец сверкающие в лунном свете брызги, воцарившуюся на мгновение благословенную тишину вспарывает новый вопль, мелодичный и негодующий - да заткнетесь вы уже наконец?! Этот пронзительный вопль, крик банши, окатывает Идена вместе с водой, и от этого в мир одним махом возвращается резкость, пелена спадает, словно под автоматной очередью, наступившая ясность - как пуля в голову, животная ясность, сокрушительная ясность, воспламеняющая всю кровь, какая в нем только есть, эта ясность за шкирку поднимает его на ноги со скамейки и несет в бой. Орел столбенеет вторично, удосужившись, наконец, поднять голову и узреть на самом верхнем балконе Тамару, так же застывшую от неожиданного узнавания с пустым ведром в руке, но первому порыву последовать за Иденом в сторону подъезда и предотвратить неминуемый катарсис ему мешает внезапно вспыхнувшая в памяти троица из хладнокровия, здравомыслия, бессердечия, дурная наследственность, петрификация, вода остужает немыслимо, леденея на коже и забираясь под воротник куртки, но еще какое-то время он терпит, стоит и глядит на нее снизу вверх, постепенно сдавая позиции под наступлением алкоголя, до тех пор, пока она не скрывается из виду в темных недрах своей норы. Еще какое-то время Орел задумчиво пошатывается на месте, оглаживая рукой в шерстяной митенке собственную башку в попытках устранить с нее лишнюю влагу, но под хирургическим, всепроникающим светом луны просто не может задействовать логику и в конце концов сдается, растворяется в морозном мраке зимней ночи, всецело положившись на вездесущую удачу Идена и оставив с ним свою несокрушимую веру в победу. С момента возвращения Тамары в комнату, слабо освещенную, удушливо протопленную, до стука в дверь проходит, по ее подсчетам, не более двух минут. За это время она успевает разве что рассмотреть и отмести мимолетную вероятность приезда полиции - которую могут вызвать соседи, конечно же, а не она сама, ведь рассудок Тамары, подобный какому-то постороннему вычислителю, случайно угодившему к ней в голову, позволяет ей на диво трезво оценивать обстоятельства и делать выводы, в частности о том, что на вызов полиции и прочие защитные меры она на данном этапе попросту не имеет права. Ведь Тамара может сколько угодно отворачиваться, избегать зрительных контактов, все вопросы отрезать суровым и однозначным "нет", но до сих пор не сумела скопить достаточно трусости, чтобы даже в собственных глазах отрицать очевидное. С такой же болезненной ясностью осознает она весь расклад и его возможные исходы, лишая себя всякой надежды на волнение, так что остается только холодное любопытство, с которым она гадает, убьет он ее-таки нынче ночью или нет, и недоумевает, как это ударной волной от одного его присутствия до сих пор не снесло дверь. Иден стучит для блезиру всего один раз, громко, но коротко - печальный опыт общения с этой дверью он помнит еще по предыдущим --">