Уильям Моррис - Человек, рожденный быть королем

гостеприимстве, с каким они были приняты властителями этих стран неведомого мира. В благодарность за это, странники не только делятся с своими гостеприимными хозяевами плодами своей политической опытности, но и рассказывают им, дважды в каждый месяц, в дни торжественных праздников, чудные сказания, заимствованные то из дальнего севера своей родины, то из тех благодатных стран юга, мифология которых была первобытною поэзией Европы, здесь нет возможности сделать подробный разбор этих 12-ти рассказов (изданная книга составляет лишь первую часть всей поэмы и обнимает шесть месяцев года); заметим только, что тe же поэтические достоинства, которыми в такой высокой степени отличается поэма о Язоне, обнаружены автором и в Земном Рае, и с тою еще выгодой, что разнообразие тем дало поэту возможность выказать все эти качества еще полнее и шире. «Поэтический труд, подобный совершенному Моррисом, будучи выполнен даже с посредственными способностями, — заканчивает рецензент Атенея, — был бы изумителен по одной уже своей громадности. Но произведение Морриса, проявляющее такие высокие качества гения, такие неистощимые богатства в изобретении, такую силу фантазии, проникающей в бытие не только человеческих, но и сверхъестественных деятелей; такое произведение, выказывающее столько глубокого пафоса, столько живой силы в описаниях и столько тонкого чутья относительно всего прекрасного — есть создание, которым, по справедливости, может гордиться творец его, и за которое все любители английской поэзии останутся навсегда ему благодарны».

Переведенный мною рассказ из Земного Рая есть второй в ряду 12-ти рассказов этой поэмы. Сам по себе он составляет блестящий, всею свежестью жизни цветущий роман, исполненный приключений и перипатетий всякого рода и в то же время соединяющий в себе все качества как бы достоверной истории. От души желаю, чтобы перевод мой оставил в читателях хоть часть того обаятельного впечатления, какое производит в читающих этот рассказ в оригинале.

Переводчик.

К одной стране далекой, встарь

жил-был могучий государь.

Богат и славен, горд и смел,

Обширным краем он владел

И так им мирно управлял,

Что век его счастливым звал, —

Тот век, в который королей

Тревоги войн и мятежей

Ввергали в ужас и позор.

И стал его блестящий двор

живым рассадником наук:

Король учености был друг,

И вот со всех концов земли

К нему ученые текли,

Затем что доступ в дом к нему

Не возбранялся никому.

И просветил король свой ум

Среди мужей высоких дум.

За то и не одна земля

Под мудрый скипетр короля

Своею волей поддалась,

Грозой усобиц тяготясь.

Случилось как-то, что в один

Великий праздник властелин

В порфире царской и в венце

Давал на славу пир в дворце.

Пред ним под сводом древних зал

Собор ученых возседал

В чести, в почете без границ.

Вдруг посреди знакомых лиц

Того ученого кружка

Король заметил старика

С лицом столь бледным и худым,

Что, мнилось, много лет над ним

Уже промчалось: так он был

Годами сгорблен, дряхл и хил!

Но несмотря на то, из глаз,

Глубоко впалых, каждый раз,

Когда он взглядывал, сверкал

Луч света, острый как кинжал.

Угрюм, таинствен, молчалив,

Сидел, двух слов не проронив,

Старик суровый. И король,

Хотя был юноша, но столь

Искусен мысль в сердцах читать,

Что он не мог не замечать,

С какой улыбкой странный гость

Глядел на всех, как будто злость

В нем пробуждал весь этот двор,

И как бросал он вещий взор

На короля, как бы хотел

Изречь ему его удел.

И пожелал король узнать,

Что хочет гость ему сказать.

И вот, когда был пир сверток,

Позвал к престолу гостя он;

И лишь к монарху гость предстал,

«Привет тебе! — король сказал: —

Открой, кто родом ты? отколь?

И в чем твоя на свете роль?

Поешь ли в звучных ты стихах

О славных прежних временах?

О грозных битвах древних лет?

Иль изучаешь ход планет?

Иль камня ищешь мудрецов?

Иль воскрешаешь мертвецов

И долгий век даруешь нам,

Какого ты достигнул сам?

Скажи мне, словом, с чем --">