Алексей Борисович Горобец - Простудятся в траве босые осы…

зарниц,

Привал в пути,

Да эту вспышку-блиц…

И даль весны,

И запахи,

И звуки

Оттуда нам протягивают руки –

Ни блок-постов не видя,

Ни границ…

* * *

Собаки не любят стихов и рычат подозрительно,

Хотя этот факт не проверен и мало о чём говорит.

Упряма собачья любовь и всегда удивительно

Созвучна с бездомьем, тоской и обидой,

И ритм

Рычанья, вытья, скулежа или честного лая

По форме докучлив, но по содержанью таков,

И попросту странен

Весь длинный набор твоих веских рифмованных слов.

И всё объясняя усталостью, спешкой, невзгодьем,

Засильем бессилья и переизбытком мозгов,

Мы всё-таки пашем бесплодные наши угодья…

Не веря в неверность

И веря –

В собачью любовь…

* * *

День ото дня всё явное и сущее

Становится расплывчатей и мглей.

И жизнь твоя, тебя на части рвущая,

И хмель, и соль степных твоих кровей,

И… не спеши! Помедленней старей!

Живи помедленней.

Прильни к стерне, земле,

К траве прислушайся,

К пчеле, хотя бы – к тле,

Поверь воде, прозрей

Да и узрей,

Что всё в тебе озорно,

Обло, как

Те чудища, что ночью в облаках

Глазами зыркают,

Гремят, грозят, и тени их

Лесная укрывает полоса,

Где тополя,

Своих тусовок гении,

Царапают ветвями небеса…

* * *

Об этом мало знают, и оно

Нас, в общем-то, не очень беспокоит.

В твой мир приотворённое окно

Темным-темно,

Однако всё же кое

Что в нём заметно и знакомо нам

По тем полубессонницам и снам,

Когда так душно, немощно и липко…

Допустим – жертва, генная ошибка,

Пробирный гений, некий Имярек,

Ну, созданный…

Ну… скажем… человек…

Вполне наивный, без обиды, без

Предубеждения, хоть не без занудства –

Он к нам с тобой,

К тебе свой торит путь,

Чтоб стать твою поняв,

Поверить в суть,

В бессмертные нам души заглянуть…

И с воплем состраданья –

Отшатнуться.

* * *

С оглядкой к делу приступай.

Паши не мелко. Сей не густо.

Всё жизнестойкое искусство

Своё яви – и прорастай.

Через фонирующий ров

Переберись на тот пригорок.

Там в бортях мёд не то, чтоб горек,

(Ты радиацию учёл),

Но страшны жала диких пчёл,

Живых и на тебя похожих.

Не торопись не лезь из кожи

Понять, что здесь произошло.

Ещё и века не прошло,

Как на кирпич, бетон безликий

Упал в объятья повилики

Твой искажённый криком рот

Нам впереди – веков семьсот

Свободы самовыраженья –

Полураспадного броженья

Цветов, лишайников, грибов

Ты выберись на тот пригорок.

Там медлен мёд и тёрен горек.

Там ожиданье первых слов.

И забывая мрак и морок,

И постигая мрак и морок,

Ты угадай, найди свой путь,

Последний нелюдь,

Первый людь.

* * *

Этим зёрнам не стать налитыми колосьями ржи.

Их сожрут озверевшие за зиму мыши и птицы.

Память вервие вьёт, память загодя точит ножи,

Чтобы время усечь и самой на дверях удавиться.

Время скрылось,

Увязло в брегетах, напольных часах,

И не в силах вернуть нам

Ну, самую малость…

Старый вяз, что над нами –

Он вскоре засох и зачах,

И от веры его

И любви

И следа не осталось…

* * *

Чувство долга меня тяготит.

Долг перед временем (время сажать картошку),

Перед собой (ухо болит – отит!

Капаю тёплый спирт:

В ухо – чуть-чуть,

Внутрь – по столовой ложке).

Долг перед прошлым, которое вовсе и не старо,

А скорее наоборот, ещё и не утвердилось,

Перед любовью к стране, которая утомилась

От этой любви и забыла про

Геометрию, географию, вообще – про г е о,

И ушла, и пошла налево,

И собой торгует где-то на стороне…

Ну а мне, нам с тобой, нам хватает вполне –

По чуть-чуть, по столовой --">