Егор Александрович Исаев - Жизнь прожить...

западных границ

Вломились тысячи сапог,

Колес

И гусениц.

И Герман Хорст

В лавине той —

В сукне,

             в дыму,

                       в пыли —

Был малой точкой огневой

В масштабе всей Земли.

А в точке той,

Под тем сукном

Казенным,

В глубине,

Живое сердце билось.

В нем —

На дне,

На самом дне,

Был тот росток,

Что в сотни линз

Нельзя найти,

Поймать,

Но он вмещал в себя всю жизнь,

Что подарила мать.

И первый свет,

И первый шаг,

И первую весну.

И Рейн,

И заводь в камышах,

И просто тишину,

И просто лодку,

И причал,

И свет девичьих глаз.

Он то вмещал,

Что запрещал

И оглушал приказ:

Солдат!

Он должен быть жесток

И, как взрыватель,

Прост.

Над нами бог,

И с нами бог!

— Огонь! —

И Герман Хорст

Поштучным,

                 пачечным,

                                строчным

С колена бил,

С брони

Не по фанерным —

По живым.

И падали они

И вниз лицом

И к небу — вверх —

В хлеба,

           в осоку,

                      в ил.

Германия — превыше всех,

Превыше их могил.

Превыше слез,

Превыше мук

И шире всех широт!

Пылал

И пятился на юг

Французский горизонт.

Поштучным,

                 пачечным,

                                строчным

Бесился автомат.

И он, солдат,

Срастался с ним.

И сам, как автомат,

Тупея,

Гнал перед собой

Убойную волну

Из боя — в бой.

Из боя — в бой.

И из страны — в страну.

Из боя — в бой.

Из боя — в бой…

Он шел.

Из года в год.

И убивал.

И сеял боль

На много лет вперед.

Сироты с болью той растут,

Стареют старики

И не вершат свой правый суд

Той боли вопреки.

Ведь как узнать,

Кто управлял

Той капелькой свинца,

Что где-то сбила наповал

Их сына иль отца?

Кто скажет им,

Где он живет,

Тот человек — не зверь?

В каком кафе он кофе пьет,

В какую входит дверь,

Чтоб постучать к нему рукой,

Войти

Не наугад?

И жив ли он?..

А он живой.

И в том не виноват,

Что не отмщен,

Что не прощен,

Что жив он, не убит,

Что не скрипит протезом он,

Что сына он растит,

Что у него работы нет,

Как двадцать лет назад,

Когда он был в шинель одет

И…

Вскинув автомат,

Поштучным,

                пачечным,

                              строчным

Шесть лет он брал вподсек.

А кто там падал перед ним —

Француз,

             хорват

                       иль грек? —

Он не расспрашивал.

Он бил

Юнцов и пожилых.

Пустырь, пустырь…

Здесь нет могил,

Но здесь начало их.

2

Еще не мог он, Герман Хорст, понять,

Рожденный жить,

Что значит быль и небыль, —

Его отца искусству убивать

Здесь обучал

Сухой, как жесть, фельдфебель.

По правилам положенным,

По-прусски,

С колена,

Лежа,

Как устав велит.

Потом отец

Стрелял в каких-то русских

И сам каким-то русским был убит.

За что убит?

И где зарыт?

О том

В листке казенном

Скупо говорится.

А сын его,

Не встретившись с отцом,

В пятнадцать лет

Был возведен в арийцы.

В шестнадцать лет —

Еще совсем юнец! —

Он собирал охотно автоматы

И вырастал.

И вырос наконец!

И, как отец,

Произведен в солдаты.

И, как отец,

Походно-строевым

Шагал сюда в составе рослой роты

И по фанерным

Бил, как по живым,

Из автомата собственной работы.

Потом — Париж.

Потом — Белград.

Потом

На Крит ступил

Одним из самых первых.

И был Железным награжден

--">