Иван Сергеевич Аксаков - Стихотворения и поэмы

прелестью своей,

Держали нас в могучей власти,

Сбивали нас с прямых путей!

Нет! счастьем мелкого объема

Довольны мы, без бурь и грома

И мирно путь проходим свой,

И, тратя жизнь разумной мерой,

С туманным днем, с погодой серой

В согласный лад живем душой...

А впрочем, мы, дворянской ленью

Врачуя совести недуг,

Святому истины служенью

Свой барский жертвуем досуг!

Мы любим к пышному обеду

Прибавить мудрую беседу

Иль в поздней ужина поре,

В роскошно убранной палате,

Потолковать о бедном брате,

Погорячиться о добре!

(«Добро б мечты, добро бы страсти...»)

Конечно, между поэзией И. Аксакова и поэзией таких его современников, как Огарев и Плещеев, есть существенное, принципиальное различие. Поэзия Огарева и Плещеева, обличая и преодолевая пороки и слабости дворянской интеллигенции, в конечном счете, знаменовала движение русской общественной мысли к народу и революционной борьбе за его освобождение. В литературе Огарев и Плещеев от Лермонтова шли к Некрасову. Другое дело И. Аксаков. Его поэзия тоже развивалась в этом направлении, но шла окольными и во многом путаными тропами, чтобы где-то на полдороге заблудиться и зайти в тупик. И если Огарев и Плещеев видели и указывали выход для дворянской интеллигенции (революционная борьба, переход на сторону народа), то Аксаков такого выхода не видел, порвать со своим классом не мог и пути к народу не нашел. В его поэзии, естественно, получили исключительное развитие мотивы бессилия, душевного разлада, отчаяния и тоски. Негодование против николаевского режима, призывы к действию и борьбе повисали в воздухе. Ничего иного и не могло произойти с поэтом, связавшим свою судьбу с славянофильством.

Поэзия И. Аксакова — это безысходные раздумья, неразрешимые противоречия между верой и тягостным безверием, между идеалом и прозой жизни, это постоянные сомнения в своем призвании, сплошной диссонанс, безнадежно запутанный клубок противоположных настроений и переживаний:

Вступаю ль в спор, бросаюсь в битву —

Тревожусь тщетною борьбой,

Творю несвязную молитву —

Но веры нет в молитве той.

(«26-е сентября»)

«Опять тоска, опять раздор» называется одно из лучших стихотворений Аксакова. Так могли бы называться и многие другие его стихи.

Опять тоска! опять раздор!

Знакомых дум знакомый спор!

Давно ли я мечту спровадил,

На мирный строй себя наладил

И сам поверить был готов,

Что жизнь права, что я доволен...

И вот опять я болен, болен

И для тоски не знаю слов!

Иногда скорбь и тоска приобретают у Аксакова особенно сгущенный, тяжелый характер. В таком настроении было написано известное стихотворение «Пусть гибнет всё...» — настоящий вопль отчаяния и разочарования, крик душевной боли:

Бесплодны все труды и бденья,

Бесплоден слова дар живой,

Бессилен подвиг обличенья,

Безумен всякий честный бой!

Безумна честная отвага

Правдивой юности — и с ней

Безумны все желанья блага,

Святые бредни юных дней!

Философским обобщением настроений безверия и скептицизма является большое стихотворение «После 1848 года», которому Аксаков придавал большое значение и которое вызвало недоумения и опасения в кругу семьи и друзей. Здесь он пытается подвести некие итоги событиям 1848 года. Итоги получились безрадостные. На Западе попытки народа завоевать свободу и счастье окончились полным крахом: «дряхлый мир не обновился вновь, и вера в нем последняя разбилась». С точки зрения славянофильской догмы (а ее в данном случае разделяет и И. Аксаков}, это естественно, так как Запад «счастья ждал от мудрости земной», то есть от социалистических учений. Но дальше И. Аксаков отказывается следовать за славянофильской ортодоксией, противопоставлявшей безбожному Западу религиозную Россию и уверявшей, что счастье, благо и свобода будут достигнуты на путях православия. Аксаков сомневается в плодотворности и религиозного учения (не думая, разумеется, отказаться от веры в бога), ибо оно сулит счастье только за гробом и утверждает, «что мертвым лишь блаженство суждено». На земле же религиозная мораль исповедует аскетизм, отречение, уход в пустыню или в пещеру. На земле счастье для людей, для страдающего человека невозможно. Так снова поэт погружается в бездну сомнений:

В пещере ль жизнь? в пустыне ль примиренье?

Вопросы --">