Тимофей Животовский - К полдневным морям

один из самых значительных русских

поэтов ХХ века. Вероятно, ему и его близким было бы приятно,
если бы эта книга оказалось прижизненной.
Теперь несколько слов о влияниях и учителях. Первых множество: в детстве — Ершов, Лермонтов, Пушкин, Некрасов,
Крылов; чуть позже — Державин, Тредиаковский, Жуковский;
иностранные поэты (в переводах): Гейне, Реньяр, Гомер, Гораций,
Вальтер Скотт, Саути, Шиллер, Калевала, Лонгфелло, Буало; потом, в отрочестве — средневековье и Серебряный век, китайцы
и грузины от Шавтели до И. Чавчавадзе, Парнасская школа и
всевозможные -измы ХХ-го. Самое забавное, что образцы всего,
представленного в этом списке, Тимофей помнит наизусть и с
удовольствием этим пользуется, декламируя самому себе в самых разных обстоятельствах — в лесу, в метро, в транспортной
пробке, — все что угодно из мировой поэзии. Однако лишь двух
старших современников Тимофей может назвать учителями —
В. А. Лейкина и В. А. Соснору.
Именно благодаря Вячеславу Абрамовичу Лейкину в С.-Пб
в 1970–90 гг. сформировалась литературная среда, в которой не
было места фальши, столь характерной официальной литературе
тех лет, и зависти, довольно обычной в литературных кругах всех
времен и народов. Сам чрезвычайно талантливый поэт, Лейкин
не только не подавлял своих питомцев, но умел сделать так, что
дарование (если таковое имелось) проявлялось во всей полноте
и самобытности. Как это получалось у Вячеслава Абрамовича —
не ведаю: по-видимому — чудо, дар Божий.
Вокруг Виктора Александровича Сосноры также собирался
литературный кружок и бывали чтения, но каждое заседание
завершалось монологом мэтра. Монологи были великолепны,
и на их фоне прозвучавшие только что стихи как правило блекли
и забывались. Соснора сильно повлиял на Животовского, однако не в звукописи, как это может показаться на первый взгляд,
но интонационно, особенно белыми стихами из «Кристалла» и
«Верховного часа».
Вопреки расхожему мнению об определяющем влиянии Иосифа Бродского на всю петербургскую поэзию 1970-х и последующих лет, у Тимофея Животовского нет на это влияние и намека,
ибо Бродский — как и Мандельштам — интонационно и внутренним состоянием Тимофею абсолютно чужд. Он очень любит
некоторые их произведения, — но это совсем другая поэзия.

4

5

В заключении предисловия — о поэмах, завершающих каждый
из пяти разделов книги.
Это, в сущности, прозаические сюжеты, просто изложенные
шестистопным ямбом — автору так удобнее. Возможно, впоследствии эти и подобные им повествования выйдут отдельной
книгой, вместе с прозой и драматическими произведениями.
Автору чуждо утверждение Уайлда о бесполезности искусства;
по его мнению точка зрения Достоевского гораздо справедливее. Не разделяет Тимофей и пост-модернистскую позицию об
«относительности» красоты. Будучи человеком верующим, он
считает, что антитеза «красота-уродство» так же постоянна, как
«добро и зло», — вероятно, так думает большинство и даже те,
кто утверждает обратное.
Впрочем, все вышесказанное может иметь значение только
для того, кого каким-то образом заинтересуют сочинения, представленные в этой книге.
Тимофей Животовский
24–26 декабря 2009 — лето 2011 г., Царское — Петергоф

I
ЗАКЛИНАНИЕ

СЕМЕРО ПРОТИВ МЕГАР
В Халкидон за подмогой
Ушли корабли.
Побережье залива
Войска облегли,
Облекли — только звякает бронза.
Се — парад? Вдоль залива
За ними крадусь,
Увязая в слизи
Пожелтевших медуз,
В слове пифии слыша угрозу.
О дорийская доля!
В Мегарах огни.
Сочиняет стихи
Пожилой Феогнид —
Семь врагов на воде и на суше —
Ввечеру, когда звон
Архаических лир,
Заглушая волной
Регулярный прилив,
Деревянные идолы рушит.
В семь запоров рычат
Семь ворот, семь ворот,
Но над ними торчат
Семь бород, семь бород,
Семь врагов, неизвестных анналам.
Мне рисунок на амфоре
Все объяснил —
Кто божественным словом
Фиванцев теснил,
Кто сумел избежать
Идиотской резни
И ушел, ограничившись малым.
9

Это было у моря —
Там море везде.
Мы с друзьями молились
Вечерней звезде,
На песок соскочив с колесницы,
Пили пиво из амфор,
Вино из мехов
И, по-моему, не
Совершали грехов,
Не стараясь друг другу присниться.
Но когда над заливом
Витал перегар,
Тут я вспомнил,
Что семеро — против Мегар!
Да, мне кажется, именно вспомнил!
И --">