Игорь Владимирович Чиннов - Собрание соч.: В 2 т. Т .2. : Стихотворения 1985-1995. Воспоминания. Статьи.Письма.

Если выйдем из тюрьмы,

То рассказ напишем мы.

Если будет он сожжен,

То полезем на рожон.

Глянь на карту. Грустно, гру…

Сверху Темза, снизу — Нил.

Мне о русских кенгуру

Дядя книжку подарил.

В этой книжке снимков нет,

Неразборчива печать.

Мне с тобой, дружок-сосед,

Даже не о чем молчать.

* * *

«До основанья, а затем».

– Мы в мире всё переиначим! —

Переиначили? Отчасти.

(Был ветер жадным и горячим.)

И вы — верны своим задачам:

Бороться за людское счастье?

Боролись долго и натужно —

Петров, Рубинчик и Гонзалес

(И ветер был сухой и вьюжный), —

А людям-то совсем не нужно

Того, что счастьем вам казалось.

Вы огород нагородили:

Долой! Быть Петербургу пусту!

Расправимся! Не пожалеем! —

Вы успокоились в могиле?

(Стал ветер северным, Бореем.)

Да, огород нагородили!

Сажали лучше бы капусту,

Как мудрый муж^[1] в античном Риме.

Между пореем и морковью

Не докучали бы плебеям

Своими правдами кривыми,

Своей безжалостной любовью.

* * *

По аллее мы с Вами идем,

По аллее Летнего сада.

Ничего мне другого не надо:

Дом Искусств. Литераторов Дом…

Ирина Одоевцева

А поэты взяли да и вымерли,

Парижане русские, давно.

Только трое ждут Звезды-Погибели,

Смотрят в оснеженное окно.

За окном погода петербургская.

Не совсем, но можно помечтать.

А мечта поэта — самодурская:

Пушкин на мосту стоит опять!

Гумилев идет по снегу белому,

Ищет заблудившийся трамвай,

Тихо-тихо Блоку поседелому

Говорит: — Живи, не умирай.

Силуэт Георгия Иванова

На мосту парижском одинок.

Жаль поэта, мертвого, не пьяного.

Ночь долга, он смотрит на восток.

Ну и шутку выдумала душечка!

(Позавидовать? Не презирать?)

Женушка, Ириночка, кукушечка,

В Петербург вернулась умирать.

* * *

Всё бессмыслица, всё безделица.

Перетерпится, перемелется.

Гололедица да распутица,

Но над лужей роза распустится.

Все фантазии, все мечтания

В это утро зимнее, раннее.

Вот и Рим, Испанская лестница,

А на ней нагая наездница.

Ах, Годива^[2], леди прекрасная,

Вы для глаз ужасно опасная!

Белый конь, омела и жимолость,

Мне, Годивочка, нелегко жилось.

Все же встретил я Вас в Италии –

Небывалого небывалее!

Улыбнитесь мне благосклоннее,

Альбионного альбионнее!

Вот и день прошел. Пролетел, смотри,

И вернулись Вы в замок Ковентри.

Заблуждения, огорчения

Улетают в небо вечернее.

* * *

Борьба за несуществованье.

Название книги Бориса Божнева

Борьба за несуществование?

Ее выигрывают многие.

Недавно пьяная компания

Повесилась — совсем Ставрогины.

Всех ку-клукс-кланов ку-клукс-кланнее.

(Туманы осенью туманнее.)

Философ, увидав, как тонущий

Старался выбраться из проруби,

Сказал: «Не трать, Фома, здоровьичка»,

– Над черным льдом летали — голуби?

Снежинки? Чайки? Крик о помощи?

Философ шел по тонкой корочке —

Он умер на больничной коечке.

Фома «боролся за существование»,

Не несуществование. Течение

Реки Времен его несло и ранее,

Да, уносило в темное зияние,

В холодное, бесчувственное пение.

Не стоит, брат, — за несуществование.

* * *

В аду кромешном злюки злобствуют

(Мы улыбнулись равнодушно),

Льстецы и подлецы там рабствуют.

Темно, и холодно, и душно.

А кто в чистилище — раскаиваются.

Так огорчаются бессильно,

Всё вспоминают и расстраиваются,

Приносит ветер снег обильный.

А наверху, на райском облачке,

Два праведника почивают:

Врачи и сестры в райском облике

Наш теплый сон оберегают.

Увы и ах! Мы просыпаемся:

--">