Евгений Антонович Козловский - Оле в альбом

Но щебечут, щебечут птицы,

по листу бумаги мечась…

Да слетит на твои ресницы

добрый сон. Добрый миг. Добрый час.

7.

Водка с корнем. Ананас.

Ветер. Время где-то между

псом и волком.

А на нас никакой почти одежды

лишь внакидочку пиджак.

А за пазухою, будто

два огромные грейпфрута,

груди спелые лежат.

8.

Уходи, ради Бога! совсем уходи!

Уходи, если хочешь… Но ты ведь не хочешь.

Ты сама посуди: не уходят средь ночи ж,

если страсть загрубила соски на груди,

не уходят: персты напряженнее струн,

не уходят: совсем не зажаты колени,

не уходят: ведь время погрязнет во тлене,

а на улице, Боже! такой колотун…

А на улице дует хакас и пылит

и в глаза норовит, обезумевший, вгрызться…

В одеяло — с тобой — с головою — укрыться!..

Тише! Слышишь? Уже ничего не болит.

Всё в порядке. Всё будет нормально у нас.

Улыбнись виновато, а хочешь — сердито,

только нет! — никогда за окно не гляди ты:

за окном темнота, колотун и хакас.

9.

Телефонная связь через 3-91

32 — и потом… и потом набираю твой номер.

В аппарате мерцает тревожный, прерывистый зуммер,

и в кабине с тобою стою я один на один.

Я добился ответа. Но что ж не идет разговор?

Между нами возникла какая-то вроде препона.

По моей ли вине? По твоей? По вине ль телефона?

Кто такой он, контакт между нами похитивший вор?

В каталажку его! Под расстрел! Электрический стул

подвести под него! Или просто в мешок да и в воду!

Так и надо ему, негодяю, мерзавцу, уроду!..

Он, положим, наказан. А я… до утра не заснул.

10.

Жизнь ты моя цыганская,

всё ж в тебе что-то есть…

Улица Абаканская,

дом 66.

Там гостевала девочка

лет двадцати двух.

Взглянешь на эту девочку,

и забирает дух.

Вспомнишь про эту девочку,

и полетит душа

бабочкой-однодневочкой,

кувыркаясь, спеша.

Вспомнишь глаза ее синие,

и поди-назови

девочку не княгинею,

не богиней любви!

Волосы вспомнишь русые,

сыплющиеся на лоб,

кисти, до боли узкие,

и колотит озноб,

словно опять в обнимочку

на неметеный пол,

словно разлучной немочи

час опять подошел…

Прямо вина шампанского

выпить — слова прочесть:

Улица Абаканская,

дом 66.

11.

Я тоже вяжу тебе вещь:

она из рифмованных строчек.

Пусть где-то рукав покороче,

неровная линия плеч,

но ты бесконечно добра,

простишь мне иной недостаток:

ведь лет эдак целый десяток

я спиц этих в руки не брал.

Мне некому было вязать,

я думал: уже и не будет,

но спицы то ночью разбудят:

кольнут, и попробуй-ка спать,

то — днем: в магазине, в метро…

И вяжется, вяжется свитер.

Слова улетают на ветер,

а вещь остаётся. Хитро!..

И мне ее не распустить,

поскольку я слишком поспешно,

возможно, — но искренне, нежно

спешу по частям опустить

твою неготовую вещь

в почтовый огербленный ящик…

Такие дела в настоящем. А в будущем?..

Ах, не предречь!

12.

У тебя неполадки на линии.

Я билет покупаю, лечу,

потому что глаза твои синие

я до боли увидеть хочу,

потому что хочу догадаться я,

получить безусловный ответ

(телефонная врет интонация!)

как ты — любишь меня или нет?

Ну, положим, что да. Что же далее?

На ответ возникает вопрос.

Мы ж с тобою, мой друг, не в Италии,

не в краю апельсинов и роз.

Всё кругом задубело от холода,

каждый жест до смешного нелеп,

и молчанье давно уж не золото,

а насущный — с половою — хлеб.

Ну, положим что да. И куда же нам?

Звякнет, с пальца спадая, кольцо.

Нарумянено, ах, напомажено

стерегущее смерти лицо.

Вероятно, нести нам положено

этот крест до скончания лет…

Я уныло, --">