Илья Григорьевич Эренбург - Молитва о России

оставь живого мѣста!

Охъ, отъ бѣса все…

Пресвятая Богородица, помоги!»

На столбѣ сидитъ младенецъ, улыбается,

И ни одной царапины на тѣльцѣ нѣжномъ,

И цвѣтутъ вкругъ него цвѣты райскiе —

Курослѣпы желтые, синiе подснѣжники.

Воры и разбойники Господа хвалили,

Въ цвѣтникѣ рѣзвились будто дѣти,

И зацвѣтали ихъ души умильныя

Свѣтлыми, весенними цвѣтиками.

Богородица, Цвѣтъ Сладчайшiй

Тебѣ поклоняемся!

Тихо ночь сошла съ самой башни,

Загорѣлась въ небѣ звѣзда.

Расходился народъ — кто куда…

Охъ, грѣхи, грѣхи наши тяжкiе!..

Въ переулкѣ.

Переулокъ. Снѣгъ скрипитъ. Идутъ обнявшись.

Стрѣляютъ. А имъ все равно.

Цѣлуются, и два облачка у губъ дрожащихъ

Сливаются въ одно.

Смерть ходитъ разгнѣванная,

Bотъ она! за угломъ! близко! рядомъ!

А бѣдный человѣкъ обнимаетъ любимую дѣвушку

И говоритъ ей такiя старыя слова:

«Милая! ненаглядная!»

Стрѣляютъ. Прижимаются другъ къ другу еще тѣснѣе.

Что для смерти наши преграды?

Но даже она не сумѣетъ

Разнять эти руки слабыя!

Боже! зимой цвѣтовъ не найти,

Малой былинки ни встрѣтить —

А вотъ люди могутъ такъ любить

На глазахъ у смерти!

Можетъ черезъ минуту они закачаются,

Будто поскользнувшись на льду,

Но также другъ друга нѣжно обнимая

Они къ Тебѣ придутъ.

Можетъ въ эти дни надо только молиться,

Только плакать тихо…

Но, Господи, что не простится

Любившимъ?

Моя Молитва.

Утромъ, надъ ворохомъ газетъ,

Когда хочется выбѣжать, закричать прохожимъ:

«Нѣтъ!

Послушайте! такъ невозможно!»

Днемъ, когда въ городѣ

Хоронятъ, поютъ, стрѣляютъ,

Когда я думаю чтобъ понять «я въ Москвѣ, нынче вторникъ,

Вотъ дома, магазины, трамваи»…

Вечеромъ, когда мы собираемся, споримъ долго,

Потомъ сразу замолкаемъ и хочется плакать,

Когда такъ неувѣренно звучитъ голосъ:

«До свиданья! до завтра!»

Ночью когда спятъ и не спятъ, и ходятъ на цыпочкахъ,

И слушаютъ дыханье ребятъ и молятся,

Когда я гляжу на твою карточку, на письма —

Все что у меня есть… можетъ не увижу больше…

Я молюсь о тебѣ, о всѣхъ васъ, мои любимые!

Если бъ я могъ

Заслонить васъ молитвой, какъ птица заслоняетъ крыльями

Птенцовъ.

Господи, заступись! не дай ихъ въ обиду!

Я не знаю — можетъ мы увидимся,

Можетъ скажемъ обо всемъ «это было только сонъ!»

А можетъ скоро уснемъ…

Знаю одно — въ часъ смертный,

Когда будетъ смерть въ моемъ сердцѣ

Еще живой, уже недвижный,

Скажу я —

          «Господи, спасибо!

Ты далъ мнѣ много, много!..

Но оставилъ меня свободнымъ.

Ярмо любви я тащилъ и падалъ,

Отъ земли ухожу, но я знаю радость.

Отъ земли ухожу, но на землю гляжу я,

Гдѣ ты, гдѣ всѣ вы еще любите и тоскуете…

Господи, заступись! не дай ихъ въ обиду!

Я люблю ихъ! Господи, спасибо!»

Какъ Антипъ за хозяиномъ бѣгалъ.

Къ ужину Антипъ малость выпилъ

И скучно стало Антипу,

Говоритъ хозяину

«Это не ханжа — одна пакость.

Пойду послушаю, что люди болтаютъ,

А не то полѣзу драться.»

Пришелъ въ балаганъ. У всѣхъ морды красныя.

Сидятъ барышни, будто въ банѣ парятся.

И какъ выскочитъ одинъ очкастый —

Ужъ кричать нетъ силъ, только хрипитъ «товарищи!»

И пошелъ на головѣ плясать.

Ахъ ты, мать! ахъ ты, мать!

Кубаремъ, да и въ щелку пролѣзъ, — тоненькiй!

А ужъ злой!

Вскочилъ Антипъ: «правильно! понялъ я!

Тѣсно мнѣ! мать ихъ! долой!..»

Побѣжалъ домой къ хозяину

«Иванъ Васильичъ, я теперь все понимаю,

Я тебя нюхалъ давеча —

Пахнешь ты чудесно,

Ну, а мнѣ не нравится,

И вообще тѣсно мнѣ!..

Что ты смотришь бокомъ

На прощанье присѣлъ бы —

Потому прирѣзать тебя придется,

Ничего не подѣлаешь!

Ахъ, Иванъ Васильичъ,

Вмѣстѣ мы жили,

Что жили — пили!..

А теперь нельзя! вмѣстѣ

Никакъ не помѣстимся.

Я вѣдь говорю тебѣ по божески,

Плачу я… Ахъ, Иванъ Васильичъ!..

Пойду поточу ножикъ

Шея у --">