Ирина Владимировна Одоевцева - Стихи. Избранное

комиссариат

Каждый день туда и назад,

Голодали мы тысячу триста пять дней,

Сжальтесь над лошадью бедной моей!

Хорошо и спокойно у вас в раю,

Впустите меня и лошадь мою!"

Апостол Петр отпер дверь,

На лошадь взглянул: "Ишь, тощий зверь!

Ну, так и быть, полезай!"

И вошли они в Божий рай.

БАЛЛАДА О ГУМИЛЕВЕ

На пустынной Преображенской

Снег кружился и ветер выл...

К Гумилеву я постучала,

Гумилев мне дверь отворил.

В кабинете топилась печка,

За окном становилось темней.

Он сказал: "Напишите балладу

Обо мне и жизни моей!

Это, право, прекрасная тема",-

Но я ему ответила: "Нет.

Как о Вас напишешь балладу?

Ведь вы не герой, а поэт".

Разноглазое отсветом печки

Осветилось лицо его.

Это было в вечер туманный,

В Петербурге на Рождество...

Я о нем вспоминаю все чаще,

Все печальнее с каждым днем.

И теперь я пишу балладу

Для него и о нем.

Плыл Гумилев по Босфору

В Африку, страну чудес,

Думал о древних героях

Под широким шатром небес.

Обрываясь, падали звезды

Тонкой нитью огня.

И каждой звезде говорил он:

— «Сделай героем меня!»

Словно в аду полгода

В Африке жил Гумилев,

Сражался он с дикарями,

Охотился на львов.

Встречался не раз он со смертью,

В пустыне под «небом чужим».

Когда он домой возвратился,

Друзья потешались над ним:

— "Ах, Африка! Как экзотично!

Костры, негритянки, там-там,

Изысканные жирафы,

И друг ваш гиппопотам".

Во фраке, немного смущенный,

Вошел он в сияющий зал

И даме в парижском платье

Руку поцеловал.

"Я вам посвящу поэму,

Я вам расскажу про Нил,

Я вам подарю леопарда,

Которого сам убил".

Колыхался розовый веер,

Гумилев не нравился ей.

— "Я стихов не люблю. На что мне

Шкуры диких зверей"...

Когда войну объявили,

Гумилев ушел воевать.

Ушел и оставил в Царском

Сына, жену и мать.

Средь храбрых он был храбрейший,

И, может быть, оттого

Вражеские снаряды

И пули щадили его.

Но приятели косо смотрели

На георгиевские кресты:

— «Гумилеву их дать? Умора!»

И усмешка кривила рты.

Солдатские — по эскадрону

Кресты такие не в счет.

Известно, он дружбу с начальством

По пьяному делу ведет.

Раз, незадолго до смерти,

Сказал он уверенно: "Да.

В любви, на войне и в картах

Я буду счастлив всегда!..

Ни на море, ни на суше

Для меня опасности нет..."

И был он очень несчастен,

Как несчастен каждый поэт.

Потом поставили к стенке

И расстреляли его.

И нет на его могиле

Ни креста, ни холма — ничего.

Но любимые им серафимы

За его прилетели душой.

И звезды в небе пели: -

«Слава тебе, герой!»

* * *

Нет, я не буду знаменита.

Меня не увенчает слава.

Я — как на сан архимандрита

На это не имею права.

Ни Гумилев, ни злая пресса

Не назовут меня талантом.

Я — маленькая поэтесса

С огромным бантом.

* * *

Январская луна. Огромный снежный сад.

Неслышно мчатся сани.

И слово каждое, и каждый новый взгляд

Тревожней и желанней.

Как облака плывут! Как тихо под луной!

Как грустно, дорогая!

Вот этот снег, и ночь, и ветер над Невой

Я вспомню умирая.

* * *

По набережной ночью мы идем.

Как хорошо — идем, молчим вдвоем.

И видим Сену, дерево, собор

И облака...

А этот разговор

На завтра мы отложим, на потом,

На после-завтра...

На когда умрем.

* * *

Я сегодня с утра весела,

Улыбаются мне зеркала,

Олеандры кивают в окно.

Этот мир восхитителен... Но

Если-б не было в мире зеркал,

Мир на много скучнее бы стал.

Если-б не было в мире стихов,

Больше было бы слез и грехов

И была бы, пожалуй, грустней

Невралгических этих дней

Кошки-мышкина беготня -

Если б не было в мире меня.

* * *

Все о чем душа просила,

Что она любила тут...

Время зимний день разбило

На бессмыслицу минут,

На бессмыслицу разлуки,

На бессмыслицу «прости».

...Но не могут эти руки

От бессмертия спасти...

* * *

На дорожке мертвый лист

Зашуршал в тоске певучей.

Хочется ему кружиться,

С первым снегом подружиться,

Снег так молод и пушист.

Неба зимнего созвучья,

Крыши и сухие сучья

Покрывает на вершок

Серебристый порошок.

Говорю на всякий случай:

— Память, ты меня не мучай.

Все на свете

--">