Сергей Борисович Кузнецов - Жизнь по инерции

года

Этот город…

Я шел по проспекту, бродяга бездомный,

ревниво смотрел на большие дома,

и думал с отчаяньем, что город — огромный,

а мест в нем свободных — нема…

Вот Дом книги, а вот — Дом одежды,

где нет ни книг и ни одежды сроду,

только нет нигде Дома надежды…

Зато есть классный Дом моды!

Мне не нравится этот город,

но теперь мне не выбирать:

в этом городе я родился,

значит, в нем мне и умирать…

Ваш чертов город я с детства знаю,

но до сих пор он мне не знаком:

с домами, которые всегда запирают,

и ртами, которые всегда под замком,

с дорогами, которые от грязи липки,

с руками, к которым прилипла печать,

этот город возник по ошибке,

как будто бы пьяной бабой зачат…

Мне не нравится этот город,

но теперь мне не выбирать:

в этом городе я родился,

значит, в нем мне и умирать…

Я мог бы уехать хоть в Сан-Франциско,

но и этот вариант — нулевой,

рабским клеймом — штамп о прописке,

и не в паспорте — на коже живой.

Друзья и соседи — тесные стены,

закрыт потолком, как гробовой доской,

но под кожей пульсируют вены

движению противопоказан покой!..

Сон Веры Павловны

Вере Павловне снится странный сон:

Синим кобальтом покрыт небосклон,

На нем из желтого кадмия круг,

И изумрудные травы вокруг — целый луг…

Чудное пение божественных сирен

Манит, завлекая в сладкий плен,

Но, захочешь уйти не дадут:

Красные тени стоят там и тут — ждут…

Вернись скорей, Вера Павловна!

Вернись назад, Вера Павловна!

Вера Павловна, вернись скорей,

Вернись назад, в мир людей!

Выстроены в ряд хрустальные дворцы,

В них сидят взаперти их творцы,

А из слоновой кости замки

Вырастают как грибы-поганки — из ямки…

Ах, а это!? Куда не ступи,

Вместо асфальта — золотой настил!

Но, захочешь уйти, — не дадут:

Красные тени стоят там и тут — ждут…

2000 год от Р.Х.

* * *

Кто предписал для всех один закон?

Кто предсказал, что делать не надо?

Закон для всех похож на загон,

В который кнутом загоняют стадо.

И те, что всегда толпятся у трона,

Те, что несут подол красной мантии,

Сами придумали для нас закон,

Листая учебник по хиромантии.

Каждый — художник, и каждый — поэт,

Каждый — философ, и каждый — мечтатель,

Каждый — талантлив, но, наконец,

Каждый — поэт, но не каждый — творец…

Цепляясь конечностями за бесконечность,

Боги — даже те, кто с верой не знакомы,

И каждый в себе культивирует вечность,

Каждый живет по своим законам…

Но я виноват — я нарушил код…

Я виноват — я убил в себе святого…

Я погубил себя в двухтысячный год

От Рождества Христова…

Твое лицо в ночном окне…

Недолги были наши встречи,

Но до сих пор живет во мне

Твое лицо в прощальный вечер,

Твое лицо в ночном окне…

Прости! — ты заклинала про себя.

Шептали губы при луне.

И я простил. Но не тебя.

Твое лицо в ночном окне.

Я весь в черном. Ты вся в белом.

На моем теле раны, нанесенные мелом.

На твоем теле раны, нанесенные углем,

Но, слившись в сером цвете, мы умрем…

Уже прошло немало лет…

Передо мною, как во сне,

Встает единственный твой след,

Твое лицо в ночном окне.

Рукой смахнула ты слезу.

Прощай! — сквозь боль сказала мне.

Теперь я в поездах везу

Твое лицо в ночном окне.

Недолги были наши встречи,

Но до сих пор живет во мне

Твое лицо в прощальный вечер,

Твое лицо в ночном окне…

Жизнь по инерции

Жизнь большого города — огни…

В них — его рождение и… гордость…

А я уже считаю дни…

Уходит молодость… Уходит молодость…

Я провожал надежды как цветы

На могилы проходящих лет…

Есть только неосуществимые мечты…

Осуществимых — в мире нет!..

Где живут тебя любившие?

Где они?.. Где их дома?..

Холодные… Чужие… Бывшие…

Жизнь маленькой деревни — тьма…

В пригородной электричке…

В --">