Николай Алексеевич Некрасов - Том 1. Стихотворения 1838-1855

и любимый господин,

Прославившийся емкостью желудка,

Безмерным истребленьем всяких вин

И исступленной тупостью рассудка,

Объелся и скончался… Был на днях

Весь город на его похоронах.

О доблестях покойника рыдая,

Какой-то друг три речи произнес,

И было много толков, много слез,

Потом была пирушка – и большая!

На голову обжоры непохож,

Был полон погреб дорогих бутылок.

И длился до заутрени кутеж…

При дребезге ножей, бокалов, вилок

Припоминали добрые дела

Покойника, хоть их, признаться, было

Весьма немного; но обычай милый

Святая Русь доныне сберегла:

Ко всякому почтенье за могилой –

Ведь мертвый нам не может сделать зла!

Считается напомнить неприличным,

Что там-то он ограбил сироту,

А вот тогда-то пойман был с поличным.

Зато добра малейшую черту

Тотчас с большой горячностью подхватят

И разовьют, так истинно скорбя,

Как будто тем скончавшемуся платят

За то, что их избавил от себя!

Поговорив – нечаянно напьются,

Напившися – слезами обольются,

И в эпитафии напишут: «Человек

Он был такой, какие ныне редки!»

И так у нас идет из века в век,

И с нами так поступят наши детки…

Литературный вечер был; на нем

Происходило чтенье. Важно, чинно

Сидели сочинители кружком

И наслаждались мудростью невинной

Отставшей знаменитости. Потом

Один весьма достойный сочинитель

Тетрадицу поспешно развернул

И три часа – о изверг, о мучитель! –

Читал, читал и – даже сам зевнул,

Не говоря о жертвах благосклонных,

С четвертой же страницы усыпленных.

Их разбудил восторженный поэт;

Он с места встал торжественно и строго,

Глаза горят, в руках тетради нет,

Но в голове так много, много, много…

Рекой лились гремучие стихи,

Руками он махал, как исступленный.

Слыхал я в жизни много чепухи

И много дичи видел во вселенной,

А потому я не был удивлен…

Ценителей толпа рукоплескала,

Младой поэт отвесил им поклон

И всё прочел торжественно с начала.

Затем как раз и к делу приступить

Пришла пора. К несчастью, есть и пить

В тот вечер я не чувствовал желанья,

И вон ушел тихонько из собранья.

А пили долго, говорят, потом,

И говорили горячо о том,

Что движемся мы быстро с каждым часом

И дурно, к сожаленью, в нас одно,

Что небрежем отечественным квасом

И любим иностранное вино.

На петербургских барынь и девиц

Напал недуг свирепый и великий:

Вскружился мир чиновниц полудикий

И мир ручных, но недоступных львиц.

Почто сия на лицах всех забота?

Почто сей шум, волнение умов?

От Невского до Козьего болота,

От Козьего болота до Песков,

От пестрой и роскошной Миллионной

До Выборгской унылой стороны –

Чем занят ум мужей неугомонно?

Чем души жен и дев потрясены??

Все женщины, от пресловутой Ольги

Васильевны, купчихи в сорок лет,

До той, которую воспел поэт

(Его уж нет), помешаны на польке!

Предчувствие явления ея

В атмосфере носилося заране.

Она теперь у всех на первом плане

И в жизни нашей главная статья;

О ней и меж великими мужами

Нередко пренья, жаркий спор кипит,

И старец, убеленный сединами,

О ней с одушевленьем говорит.

Она в одной сорочке гонит с ложа

Во тьме ночной прелестных наших дев,

И дева пляшет, общий сон тревожа,

А горничная, барышню раздев,

В своей каморке производит то же.

Достойнейший сын века своего,

Пустейший франт, исполнен гордой силой,

Ей предан без границ – и для него

Средины нет меж полькой и могилой!

Проникнувшись великостью труда

И важностью предпринятого дела,

Как гладиатор в древние года,

С ней борется он ревностно и смело…

Когда б вы не были, читатель мой,

Аристократ – и побывать в танцклассе

У Кессених решилися со мной,

Оттуда вы вернулись бы в экстазе,

С утешенной и бодрою душой.

О юношество милое! Тебя ли

За --">