Давид Самойлович Самойлов - Избранное

прочитанное, потому что культура и история для него в равной мере пережитое, свое. Будь о лирический герой военного «Снегопада», или Дон Жуан, или Дельвиг или Арап Петра Великого... Я бы даже сказал, что только окончательно отступая в прошлое, делаясь необратимыми, события становятся для Самойлова поэтическим поводом. А приобретают значение, «как только станут в стих».

Если и можно как-то делить стихи Самойлова, то не по сюжет­ному признаку: написанные на темы личные или историко-литера­турные, а по отношению ко времени: стихи, продиктованные воспоминанием и рожденные настоящим моментом, подтолкнувшим мысль, ощущение. Эти сиюминутные стихи — по большей части бег­лые наброски, фрагменты, где мелькает обрывок неопределившейся интонации, проговаривается сомнение, мысль... Кстати, часто сомне­ние в возможностях самой поэзии, тютчевское сомнение в том, можно ли понять и быть понятым с помощью слова:

Вдруг странный стих во мне родится,

Я не могу его поймать.

Какие-то слова и лица.

И время тает или длится.

Нет! Невозможно научиться

Себя и ближних понимать!

(«Вдруг странный стих во мне родится...»)

Странно слышать сомнение в поэтическом слове, признание в затрудненности поэтической речи от поэта, который открывает сборник «Снегопадом», где властвует столь для Самойлова харак­терная свободно льющаяся интонация. Я не поручусь за точность термина «поэма» по отношению к целому ряду его стихотворных произведений, но, как только в стихи Самойлова входит воспоми­нание, пропадает сомнение в слове, возникает влекущая, требующая пространства интонация. Она именно требует пространства, чтобы читатель мог вслушаться в легкую поступь русских ямбов во всем разнообразии меняющегося способа рифмовки и получить впечатление строгого и сложного поэтического порядка, который то создается, то разрушается с предусмотренной небрежностью. Внося постоянные поправки в классическую форму, автор напоминает о свободном и дружеском своем отношении с традицией.

О своем праве принадлежать ей, войти в нее и о никогда его не покидающем чувстве дистанции между великим и современным. Так в самой интонации родится ирония.

Но виднее всего поэт в выборе слова. Давно уже Самойловым сказано: «И ветер необыкновенней, //Когда он ветер, а не ветр». Встречая у него же такую строку — «И парного тумана душистое млеко...»,— невольно думаешь, не есть ли те давние слова о ветре предупреждение самому себе против излишней поэтичности. От него же, однако, слышишь и другое:

Поэзия пусть отстает

От просторечья —

И не на день, и не на год —

На полстолетья.

(«Поэзия пусть отстает...»)

И, невзирая на эти предупреждения, Самойлов пользуется и разго­ворным и высоким поэтическим словом. Не только пользуется, но ставит рядом. Вот почти мальчик, но уже фронтовик, оказавшийся в отпуске, объясняется в любви случайно встреченной женщине, и поэт говорит: «Его несло. Она внимала...» Есть ли расчет на комически снижающий, пародийный эффект от сближения этих далеких слов?

Естественно предположить, что в такого рода странном сближе­нии пострадает поэтическое слово, в него ударит пародийный разряд, сбивая ложную красивость. Но ложной красивости нет, поэтому нет и ожидаемого снижения. Если и родится разряд, то не пародий­ный, а иронический, ударяющий в просторечное слово и в героя, к которому относится. Когда у Самойлова жизненная проза сталкивает­ся с поэзией, то побеждает поэзия, но не отстраняя от себя обыден­ного, а вовлекая его в свою орбиту.

Особенно заманчиво проследить, наметить путь от первоначаль­ного впечатления, ставшего поводом, к сложившемуся образу, за которым развертывается повествование. У Д. Самойлова в цикле стихов «Пярнуские элегии» об эстонском городе Пярну, где живет поэт, есть маленький фрагмент:

И жалко всех и вся. И жалко

Закушенного полушалка,

Когда одна, вдоль дюн, бегом —

Душа — несчастная гречанка...

А перед ней взлетает чайка.

И больше никого кругом.

(«И жалко всех и вся. И жалко...»)

Одно из лучших небольших стихотворений. В нем много самойловского: и в интонации с ее длящейся мелодией и неожиданными обрывами, и в сострадании... Только откуда душа-гречанка на прибалтийском побережье? Конечно, греческий миф о душе, о Психее, но здесь несколько --">