Ованес Туманян - Давид Сасунский

впал сам Оган тогда,

Он стрелы ему и лук смастерил,

Чтоб в горы Давид стрелять уходил.

Так лук и колчан Давид приобрел,

Далеко в тот день за город забрел, —

Охотником стал. В просяных полях

Воробьев стрелял, перепелок-птах;

К знакомке отца ходил вечерком,

К старухе одной одинокой в дом.

Велик, долговяз, — лежал, как вишап;

У огня в углу раздавался храп.

Однажды пришел с охоты Давид,

Старуха в сердцах ему говорит:

«Ой, чтоб тебя унес мой конец!

Да таков ли ты, каким был отец?

Старуха ведь я, без рук и без ног,

Лишь поле да я, а над нами — бог!

Что ж топчешь посев, что губишь спроста?

Я была б с него целый год сыта!

Коль охотник ты — свой лук забирай.

Сеханасар, Цымцка и меж них весь край

Держала рука отца твоего;

Была для охот гора у него, —

И козуля там, и олень, и лань.

Коли сможешь — там охотником стань!»

«Что ж, бабка, клянешь ты меня? Я мал,

Впервые о том от тебя узнал.

Где наша гора? Как найти ее?»

«Твой дядя Оган тебе скажет все».

Х

Вот к Огану в дом, чуть забрезжил свет,

Явился Давид получить ответ:

«Что ж, дядя, молчал? Сказать бы пора,

Отцовская где для охот гора?

Козуля там есть и олень, и лань!

Сведи же меня на ту гору. Встань!»

«Ох, лучше бы ты про это не знал!

Лишись языка, кто тебе сказал!

Да, нашей гора была до поры,

Но дичь той горы ушла с той горы.

И козулям всем и ланям конец.

Покуда был жив твой светлый отец

(Счастливые дни — возвратишь ли вас?) —

На горе той дичь едал я не раз…

Он умер, и бог отвратил свой лик,

Тут войско собрал царь Мысрамелик,

Разгромил наш край, сады и дворы,

Расхитил, угнал дичь с нашей горы,

И ни лани нет, ни оленя там.

Уж так на роду написано нам.

Все прошло, сынок… ступай-ка домой.

Мелик услыхать может голос твой»,

«Что сделает мне Мелик? Ничего.

Позволенья, что ль, просить у него?

Коль он мсырский царь, так Мсыр свой и знай.

Чего ему лезть в наш нагорный край?

Встань, дядя, бери свой лук и пойдем

На ловчей горе пострелять вдвоем!»

Огану пришлось тут встать и пойти.

Пришли, а горы искать — не найти.

Ограду снесли, повырублен лес;

От самой горы даже след исчез.

XI

Там на ночь они остались сам-друг,

Взял Оган-Горлан свой колчан и лук,

Под голову их положил, храпит.

В море дум меж тем погружен Давид.

Вдруг видит — вдали словно свет зажгли,

Могучий огонь сияет вдали…

И вот на лучи

Он пошел в ночи.

Идет по горе, взобраться спешит,

Взошел, поглядел: там мрамор лежит,

Лежит, рассечен,

Внутри просвечен,

Из камня ж огонь, вырываясь, бьет, —

Взовьется и вновь на камень падет.

Спустился Давид с той вершины опять;

Спустился и стал он Огана звать:

«Встань, дядя, чего ты храпишь? Иди!

Встань, дядя, скорей, на свет погляди!

Яркий свет упал на ту высоту,

На ту высоту, на глыбину ту.

Встань, сон отряхни, поди посмотри,

Какой это свет там горит внутри?»

Встал Оган-Горлан, сотворил он крест:

«Умереть бы мне за свет этих мест!

То наша гора, то свет Марута!

Монастырь здесь был, где глыбина та —

Сасуна покров, Сасуна оплот,

Заступницу здесь почитал народ;

Обычно, когда собирался в бой,

Молитву творил там родитель твой.

Он умер, и бог отвратил свой лик,

И войско собрал царь Мысрамелик.

Пришел, монастырь он разрушил, смёл, —

Но доныне свет нам струит престол».

XII

И когда Давид обо всем узнал,

«Дядя, дядя мой дорогой! — сказал, —

Вот я сирота на свете на всем,

Без отца живу, так будь мне отцом.

С горы Марута теперь не сойду:

Я наш монастырь опять возведу.

Прошу у тебя мастеров пятьсот,

Пять тысяч людей для тяжких работ,

Чтоб в недельный срок на работу стать —

Каким прежде был, монастырь создать».

Тут пошел Оган и привел народ,

Пять тысяч привел, мастеров пятьсот;

Работники все, мастера пришли,

Стук-стук да тук-тук — все вновь возвели.

Все — на прежний лад — краса, --">