Ирина Васильевна Василькова - Предзимнее укрывание роз

Ирина Василькова ПРЕДЗИМНЕЕ УКРЫВАНИЕ РОЗ

Террариум

Ты молчишь так давно, что уже не больно:

медленная мучительная анестезия,

потеря ориентации, гипноз, нирвана,

какая разница — на обед или на ужин.

Одиночество ходит странными путями —

не только дикой голизной пустыни,

но стриженым изумрудным газоном тоже.

Сейчас оно приткнулось под нищей кроной дерева,

которое засуху переждать не в силах

и просит, чтоб любили его и жалели,

и заплакало бы — да не хватает влаги.

Интересно, куда ты уплываешь ночью?

Какие миры тебе соприродны?

На каком языке говоришь сам с собою?

Наверное, для лингвиста он совсем прозрачен —

в нем нет понятий жалеть и плакать,

а все глаголы — только мужского рода.

И если мы с тобой одной крови,

то я попрошу себе другую шкурку.

Так и спи, мой стеклянный, чешуехвостый,

даже во сне излучающий совершенство.

Не поднимай век, а то увидишь

прозрачную тоненькую лодыжку,

бисерную кожу, одышливое горло —

тварь, внимательно следящую из бездны

круглым золотым лягушачьим глазом.

Море в декабре

Это текст, записанный на песке:

строчку слизывает волна, не дав ей достичь финала.

Стая нырков жирует невдалеке,

таская рыбку из бездны мало-помалу.

Испытываешь меня — ну что ж, пускай,

закаляй сталь, завязывай в узел, гни подковы.

На декорациях облезла краска (печаль? тоска?) —

в старых сыграли, теперь поиграем в новых.

Тяжелое солнце, хрипло дыша, ползет в зенит

и падает, насмерть разбившись о ртуть залива.

Ледяное эхо вертикально во мне звенит,

случайные чайки отражают его пугливо.

Водопад застывший, висящий на волоске

(при нуле по Цельсию), — такие дает уроки!

Под ногами хрустят ракушки — их тысячи на песке,

выброшенных, ненужных, переживших все сроки

(разбитые амфоры бессмысленной красоты

с нутром остывающего перламутра), хрупких,

как я, неодолимых, как ты,

и мертвенных, как последнее наше утро.

* * *

По пустым просторам гуляет вьюга —

октябрю не хватило накала, что ли?

А поскольку и нам не хватило юга,

мы с тобой на север идем, подруга,

где, мерцая, светится алым поле.

Красный глаз мертвеющего светила

озаряет цветом тягучей боли

лик земной, склоненный вполоборота.

Не винись, фортуна, — я все простила —

если воздуха родины не хватило,

мы его поищем в других широтах,

на просторах иной, ледяной Эллады,

в соляных склепах, оплывших фьордах,

где припай прошибают морские гады

с отпечатком ада на узких мордах.

Где резвится полярный Эол колючий —

ртутный блик ликует на дне провала,

однокрылое слово висит над кручей,

зацепившись плечом за сухие скалы;

стужа рвет покровы когтем железным,

мы не верим уже никаким ответам —

сделай вдох ледяной перед вечным летом —

лед горит и брызжет пурпурным светом,

темно-красной тушей сползая в бездну.

Ты же слышишь воловье гуденье крови,

моя летняя, вечная, золотая,

мерзлоту горящим крылом сметая,

на одной любви и на честном слове

в сияние северное влетая.

На предзимнее укрывание роз

1

С северным ветром делить ледяную постель —

странные игры, но если означить цель —

приноровиться к узам грядущей стужи,

к мертвенной вечности — выбор не так уж плох.

Горлом стеклянным впивая морозный вдох,

помню о том, что когда-нибудь станет хуже.

Мы не южане — от северных матерей

нас принимал в подол акушер-Борей,

в слабые вены вплывая ртутью ползучей,

градусник в обморок падал ниже нуля,

жестью гремела торжественная земля,

грудь подставляя заступу — так, на случай…

Но жизнь уступчива — ее выжимают на край,

а она все пуще ветвится — кому-то рай

и в глухой воде под панцирем Антарктиды.

Я тоже выживу — в ледяном аду,

и, жидкий азот вдохнув, снова к тебе приду,

заморозив до времени слезы, шипы, обиды.

2

В нашем краю даже реки --">