Ирина Васильевна Василькова - Грустный виноградник

Ирина Василькова ГРУСТНЫЙ ВИНОГРАДНИК

* * *

Виноград, вцепившись корнями в костистый склон,

каменеет под ветром строем живых колонн,

пытаясь выжить — южной, но все же зимой.

Вот опять простор для метафор, любимый мой!

Ты будешь смотреть в стакан, но не видеть дна,

или в печь — в ней тот же Мальстрем, бездонная глубина,

алая пасть — в нее упасть — как попасть домой…

Истреби виноградник, и будешь счастлив, трезвенник мой!

Любовь моя старая — вся в железных узлах лоза,

но скрывает кровь — бурную, как слеза.

Этот ствол перекрученный не вырубишь топором,

только вырвешь с корнем, оставив в земле пролом,

насильно прервав подземных вен кровоток —

в этой яме уже не взойдет ни один цветок.

Пусти ее на дрова, расщепи, растопи камин

и согрейся — и может быть, не один,

только пепел узлами завьется в печной трубе —

это я, но уже не плачущая о тебе.

* * *

Я буду грести, как беглец, обдирая кожу —

что, в общем, смешно — за мной никакой погони.

Если выбросить весла, на что я буду похожа —

чаинку, щепку, кровяной пузырь на ладони?

Мне других берегов не надо — с меня довольно,

преврати меня, Господи, в длительность, в пену, в тину,

в бесконечный сон, где жить и любить не больно,

и чужая молодость жадно не дышит в спину.

* * *

Опять, как двадцать лет назад,

искрит в окне небесный сад,

затягивая нас,

а кто-то смотрит с высоты,

как надо мной склонился ты,

но не отводит глаз.

Припомнив правила игры,

лечу, как с ледяной горы,

туда, где мед и ад,

и, мчась по млечному лучу,

одно заклятие шепчу,

навзрыд и невпопад.

И, проскочив на белый свет

сквозь леденеющий просвет,

в обещанном саду

я слышу ангела в раю

и, руку выпустив твою,

на звук его иду.

Крыло льняного полотна,

волос разбойных рыжина,

печальный дикий глаз,

и нимб антоновкой пропах,

и саксофон в его руках

наяривает джаз.

Когда часы под утро бьют,

я возвращаюсь в свой уют,

где мы — к плечу плечом,

и до утра владеет мной

один мотивчик заводной,

но ты здесь — ни при чем.

* * *

Античный хор перекрывает сольно

смешной птенец, усевшись на плечо.

Поэзия, ты здесь — когда мне больно,

и зябко, и светло, и горячо.

Так, уколовшись чем-то спозаранку

в квартире, где беззвучно и темно,

смеясь и злясь, зализываешь ранку,

негаснущее алое пятно.

* * *

Матейне Нулис

Китайские колокольчики,

кукол в кокошниках,

кофейные чашки

и тому подобную рождественскую муру

покупаю, заворачиваю в радужные бумажки,

в коробочки — с детской пылкостью, будто без них умру.

Чемодан набит сувенирами под завязку —

пищит молния, взрываются нитками швы.

Я тоже от гордости лопаюсь — сусальную сказку

волоку, как безумная, в Болгарию из Москвы.

И если подруга моя через год позвонит в колокольчик,

что почувствую сквозь эфирный рой голосов?

Так, пустячок, анестезирующий укольчик,

прививку от бездны, ее тикающих часов.

И когда другая глотнет, обжигаясь, кофе,

не вникая в смысл навязанных мною уз,

смуглая капля прочертит пушкинский профиль

на фарфоре питерском — я тоже почую вкус.

Одному подарю серебряную улитку,

другому яшмовую сову в лавчонке найду —

и продерну сквозь нашу жизнь блестящую нитку,

и мы вместе выживем в самом глухом аду.

А пока — ехидна зимняя — крутит вьюга

сор цветастый, фантики над пропастью ледяной,

вся эта канитель, мишура нам поможет любить друг друга —

золотой ключик от вечности заводной.

* * *

Запах речной воды,

ингерманландский дух.

Как стекленеют льды —

не уловить на слух.

Вмерзла в культурный плен

стайка живых наяд.

Крепче подводных стен

тени на дне стоят.

Что меня держит здесь?

Прошлое, выручай.

Города злая спесь,

--">