Светлана Васильевна Кекова - Расскажи мне о жизни в пустыне…

держать в ладонях плоды антоновки,

ночами звёзды считать огромные,

входить без страха в аллеи тёмные,

не знать, что в будущем Анна Снегина

в одежду белую вновь оденется,

что охлаждённый, как ум Онегина,

напиток жизни в стакане пенится.

* * *

Татьяне Кан

1

Хлеб горячий саратовской выпечки,

свет, летящий с небесных высот…

Ходит ангел под липами в Липецке

с длинным шлейфом сияющих нот.

Отломи же хрустящую корочку,

не томись непонятной виной —

пусть под липами в платьях с оборочкой

путешествует запах ржаной.

Льются звуки, как ливень лирический, —

вертикальное море судьбы, —

только хор замирает сферический

под архангельский голос трубы.

Что за дни нам для радости выпали!

Знаю я — где-то там, вдалеке,

ходит ангел под бедными липами

с остывающим хлебом в руке.

2

По пушкинскому камертону

настраивая жизнь свою,

ты подойдёшь к пустому трону,

примеришь посох и корону,

и вдруг очутишься в раю.

А там, в раю, восстав из праха,

такая музыка звучит,

что ангел,

вдохновлявший Баха,

(он грозен и многоочит),

стоит у трона и молчит.

А ты в восторге и печали,

в иную вслушиваясь речь,

давно уже не спишь ночами,

чтоб Слово, бывшее в начале,

в земную музыку облечь.

* * *

Ирине Евсе

Богомол на воле расставил усы-антенны.

Как сигналы «sos», дождевые он ловит капли.

И рифмуют смело цветущие хризантемы

лепестки свои с опереньем японской цапли.

Наступила осень — и стало темно и голо.

Перестал сизарь ворковать со своей голубкой.

Лёгкий пух небесный, летящий от уст Эола,

отменяя пафос, прикинулся снежной крупкой.

В телефонной трубке я голос знакомый слышу:

тёплый ветер с моря с кавказским звучит акцентом:

«Я сегодня буду орехи бросать на крышу,

покупать инжир и лежать на камнях под тентом».

Три банана купишь, в свободный зайдёшь автобус,

чтобы плач о жизни тебя с головой не выдал…

Под рукою Бога вращается старый глобус —

то ли шар земной, то ль фетиш непонятный, идол.

Есть такое племя, у коего нет тотема —

это племя слов, что колотит в свои тамтамы.

А в петлице осени астра иль хризантема

чуть привяла, словно букет для Прекрасной Дамы.

* * *

Андрею Дмитриеву

Любовь не слаще мёда и вина.

Но речь твоя уже растворена

в каком-нибудь Жасмине Полякове

или в простом Листе Лесовикове.

в крови и лимфе их течёт она.

Вот куст сирени — бабочек альков,

еда для пчёл, приют для мотыльков.

и. если мы листву не потревожим,

то куст сирени будет брачным ложем

для тех, кто отлюбил — и был таков.

Нам нужно не забыть между делами:

мы тоже бабочки с прекрасными крылами,

за нами вслед встают — неясные пока —

поэты — шелкопряды языка…

Страшная месть

Станиславу Минакову

1

— Никого не помилую,

только слёзы утру…

Гоголь с паном Данилою

тихо плыл по Днепру.

Волны серы, как олово.

Спят в земле мертвецы,

молодецкие головы

опустили гребцы.

— Кто не спит, тот спасается,

Плоть приемля и Кровь.

Украина, красавица,

соболиная бровь.

— Ни приветом, ни ласкою

не разбудишь меня,

только сталью дамасскою,

вольным храпом коня…

2

Стражу к городу вывели,

в хлев загнали овец.

Спит в сиятельном Киеве

есаул Горобець.

С голубями и птахами

мчит его экипаж

в дом, где борется с ляхами

друг его Бурульбаш.

Полночь многоочитая

в храм идёт на поклон,

чтоб уснуть под защитою

чудотворных икон.

Но не дремлют отдельные

мертвецов позвонки,

заведенья питейные,

казино и --">