Мария Семеновна Галина - Неземля

чем (скорее всего, плоским камнем),

Ест Бог знает что

(Скорее всего, саранчу, но не побрезговал бы и хрущом),

И вкусовые пристрастия здесь ни при чем —

Ему просто не до того.

Ему надо успеть все обдумать — какая уж тут еда?

У него болит голова,

Особенно в области третьего шейного позвонка.

Зной воздвигает свои зеркала,

Утюжит волны песка,

Иоанн замечает жука…

— Съешь меня, — говорит жук, — чем я хуже твоих акрид?

Я, — говорит, — точно ангел, чешуекрыл,

Жесткокрыл я, — говорит, — меднообут, рогат…

Я, мол, сюда летел над страшной водой,

Волны лизали мои надкрылья, ветер трепал,

Звездная соль, — говорит, — блестит на моих крылах…

— Вижу, — говорит Иоанн, — грозен ты и красив,

Смертен и слаб, фасеточен и умен…

Еще я вижу, как вдалеке встает

Чудный город, в который нам нет пути,

Белые камни, плющ ползет по стене,

Ветер шумит в оливах, лижет траву…

Третью ночь я вижу его во сне,

Третий день он мерещится наяву…

Извини, — говорит, — голова у меня болит,

Шея болит вот здесь, должно быть, ее отлежал

Вон на том жестком камне, не волнуйся, это пройдет,

Соль разъела глаза, — говорит, — язык мой распух…

Видишь, — говорит Иоанн, — солнце ушло в зенит,

В огненных спряталось облаках,

Страшно мне, — говорит Иоанн, — что-то в ушах звенит,

Точно браслеты на чьих-то тонких руках.

Что я теперь скажу, как я теперь смогу,

Как я теперь пойду с таким-то звоном в ушах?

Жук говорит, — Ничего, вот я перед тобой,

Ты подкрепи себя, а потом пойдешь,

Вон, говорит, твой посох подле камней,

Кто же, кроме тебя, не побрезгует мной…

— Да, — говорит Иоанн, — в общем, оно все так…

Только ты знаешь, лучше еще чуть-чуть

Здесь я побуду, попробую-ка вздремнуть,

Может, оно пройдет, знаешь, по вечерам

Тут не так уж и плохо, вот только этот хондроз…

Надо б не камень под голову, а песок.

Иоанн говорит, — Закроем этот вопрос.

Иоанн говорит жуку, — Лети отсюда, дружок.

«Тополевой моли кисея…»

Тополевой моли кисея,

мокрецы, ночницы, комары

у тепла толкутся, у жилья,

залетают в сонные дворы.

Воздух — как тяжелая вода,

все лежат у сумерек на дне,

и горит на облачном холме

навигационная звезда.

Свет, проникший к нам сквозь толщу вод,

распылен, окрашен и далек,

тополиной твари перелет,

да один бесшумный огонек.

БАЙРОН В НЕБЕ НАД РОССИЕЙ

Барышни гуляют без перчаток,

Мерзнут их пальчики,

Слипается мгла,

Романтизм накладывает отпечаток на гибнущие тела,

Байрон ходит по небу, точно тень в крылатом плаще,

Голова у него в плюще, и все для него вотще.

Он снаряжает бронежилет,

Заряжает свой пистолет

И спешит к реввоенсовету, переплывши Па-де-Кале.

Он готов проплыть еще и еще,

Только стремно, когда в плаще.

Да к тому же будучи в курсе, что с последним лучом зари

На поля Вердена и Курска выползают из вод угри,

По краям великой державы, вдоль болот великой реки,

Подминая сырые травы, вьются черные их клубки,

Заползая в ладони павших,

Обтекая озера лиц,

Подгоняя своих отставших плетью августовских зарниц…

…У него на лацкане красный бант,

Он с утра переплыл Геллеспонт.

Если мир чешуей железной осыпается на ветру,

Мы уйдем в саргассову бездну золотую метать икру…

Чтоб сиять во тьме как Челюскин меж разбухших бледных планет,

Чтобы нас целовали моллюски, оставляя жемчужный след.

Он стоит у дверей Чека,

И пчела у его виска.

…Tell me again

Your mortal name

Go to the fields

Where the trace leads

There’s the only choice

To listen to your voice

Ходит Байрон по белу свету, там, затертый меж вечных льдов,

На последнем краю планеты ожидает его Седов,

Он сидит, обживает льдину, входит Байрон — он Джордж Гордон,

Кто давно не верит в пингвинов, но видал сирен и горгон…

Он три дня не ел, три ночи не спал,

Но сумел переплыть Урал.

На Канарах сидят киклопы, на Гебридах грайи кружат,

--">