Вадим Иванович Кучеренко - Времена жизни

Но все напрасно, блудный сын домой,

Прощенный много раз, не возвратится.

Давно он в ад сошел вослед за сатаной,

Спеша беседою с Эдипом насладиться.

А что Октябрь? Недолго правил он,

Недужный духом, разумом и телом,

Но перед смертью подпалил свой трон,

Крича, что душу спас богоугодным делом.

Октябрь садится справа от Сентября. На сцену медленной, шаркающей походкой выходит Ноябрь. Он стар, сгорблен, но, несмотря на это, одет явно не по возрасту, словно молодой мужчина.

Голос за сценой.

Ноябрь, зимы предвестник вечной…

Ноябрь.

Ноябрь приют туманам дал,

Чьи жесты томные небрежны.

Затворник вечный, он не знал,

Насколько помыслы их грешны.

Корысть и морок их пленяли,

И грех всегда им был желанным.

Но тайный свой порок скрывали

Под чудным обликом туманным.

Ноябрь приветил их радушно.

От одиночества устав,

Подумал вдруг, как мало нужно

Для счастья, чувствам волю дав.

Свершилось все само собой.

Он сам молил туманы сдаться

На милость старца с бородой

И, юным, с ним навек остаться.

В тумане словно он бродил,

Суля гостям свои богатства,

За жизнь что долгую скопил.

Красноречиво святотатство…

Досель туманы кочевали,

Бродяги испокон веков,

И чаще в поле ночевали,

Вдали от сел и городов.

Но ныне, роскошью потешив,

Сомнения прогнали прочь.

Вдовством себя легко утешив,

Бесстыдно пали в ту же ночь.

Ноябрь оповестил весь свет,

Что в браке он живет отныне.

Храня супружеский завет,

Его он приравнял к святыне…

Недолог сладостный был сон,

Союз неравный стал обманом.

Сманил их страстный Купидон

Вслед за собою щедрым даром.

Ноябрь сумел от мира скрыть,

Как клятве доверял туманной

И что пытался он простить

Обиду с нежностью нежданной.

Но мир узнал: коварно брошен,

Любовь и жалость проклял он…

Ноябрьским снегом припорошен

Туманно-сладострастный стон.

Ноябрь уходит в глубину сцены и садится справа от Октября. На сцену, в старом рваном халате и стоптанных тапочках, выходит Декабрь. В руках у него астролябия и другие предметы оккультной науки. Он рассеян и задумчив.

Голос за сценой.

Венчает год и жизнь Декабрь…

Декабрь.

Декабрь седой о жизни вечной

Мечтал, рассудку вопреки.

Над тайной бытия извечно

Бессильно плачут старики.

То философский камень ищут,

В надежде молодость вернуть.

То дьявола в подмогу кличут,

Грехами свой усеяв путь.

Но он чурался темной силы.

Считал, что высока цена,

Которую бы запросила

За юность дряхлую она.

И день и ночь над манускриптом

Корпел, чтоб жить потомкам долго.

Пером водя с натужным скрипом,

Вещал декабрь из чувства долга.

Он сам бледнел, войну предвидя

И мор, что обезлюдят мир.

В грядущей жизни смерть увидя,

Живописал кровавый пир.

Но дольше чем века пронзал он

Туманным взором внутрь себя,

Тем чаще жуткий черный ворон

Кружил в мозгу, его губя.

Не раз служанка прибегала,

На вскрик его и звук паденья,

И, как младенца, утешала,

Лишенного и чувств, и зренья.

Терзало не свое страданье.

Болезнью мучился чужой,

Забыв, что будущего знанье

Всегда грозило злой бедой.

Судьбу Кассандры повторяя,

Снискал он ненависть народа.

Почет и почести теряя,

Нищал в заботах год от года.

Быть может, сгинул бы давно,

Но со служанкой повезло:

Презрев молву и что – грешно,

Любила, бедам всем назло.

Декабрь не знал, откуда что:

Хлеб на столе, дрова в камине.

Как будто плоть была ничто,

И дух питал он только ныне…

Земля промерзла до костей,

Когда Декабрь заснул навеки.

Свой труд для будущих людей

Закончив, тихо смежил веки,

И умер он, бессмертным став…

В день похорон народ смеялся

И праздновал, в душе признав,

Что злых пророчеств он боялся.

Поднявшись с кресла-трона, к Декабрю подходит Январь и встает рядом с ним, приобняв за плечи.

Январь.

Не ликовал бы мир, коль знал,

Что где-то, с глаз долой досужих,

Январь-мальчишка подрастал,

Служанки сын и вестник стужи.

Бледнея гневом, прочитал

Отцовский манускрипт ночами

И местью лютой воспылал

Бастард с холодными глазами!