Евгений Александрович Евтушенко - Полное собрание стихотворений

над веселой апрельской водой,

возмутительно нелогичный,

непростительно молодой.

Занимаю трамваи с бою,

увлеченно кому-то лгу,

и бегу я сам за собою,

и догнать себя не могу.

Удивляюсь баржам бокастым,

самолетам, стихам своим…

Наделили меня богатством,

Не сказали, что делать с ним.

1954

Евгений Евтушенко. Идут белые снеги.

Москва, «Художественная Литература», 1969.

(обратно)

Ярмарка в Симбирске

      В Симбирске ярмарка.

Почище Гамбурга!

             Держи карман!

Шарманки шамкают,

            и шали шаркают,

и глотки гаркают:

           «К нам! К нам!»

В руках приказчиков

      под сказки-присказки

воздушны соболи,

            парча тяжка.

А глаз у пристава

           косится пристально,

и на «селедочке»

            перчаточка.

Но та перчаточка

            в момент с улыбочкой

взлетает рыбочкой

            под козырек,

когда в пролеточке

            с какой-то цыпочкой,

икая,

  катит

      икорный бог.

И богу нравится,

      как расступаются

платки,

   треухи

      и картузы,

и, намалеваны

         икрою паюсной,

под носом дамочки

            блестят усы.

А зазывалы

        рокочут басом,

торгуют юфтью,

           шевром,

               атласом,

пречистым Спасом,

            прокисшим квасом,

протухшим мясом

             и Салиасом.

И, продав свою картошку

да хвативши первача,

баба ходит под гармошку,

еле ноги волоча,

и поет она,

        предерзостная,

все захмелевая,

шаль за кончики придерживая,

будто молодая:

«Я была у Оки,

ела я-бо-ло-ки.

С виду золоченые —

в слезыньках моченные.

Я почапала на Каму,

я в котле сварила кашу.

Каша с Камою горька —

Кама слезная река.

Я поехала на Яик,

села с миленьким на ялик.

По верхам и по низам —

всё мы плыли по слезам.

Я пошла на тихий Дон,

я купила себе дом.

Чем для бабы не уют?

А сквозь крышу слезы льют».

Баба крутит головой.

Все в глазах качается.

Хочет быть молодой,

а не получается.

И гармошка то зальется,

то вопьется, как репей…

Пей, Россия,

          ежли пьется,—

только душу не пропей!

Ярмарка!

       В Симбирске ярмарка.

Гуляй,

    кому гуляется!

А баба пьяная

в грязи валяется.

В тумане плавая,

царь похваляется…

А баба пьяная

в грязи валяется.

Корпя над планами,

министры маются…

А баба пьяная

в грязи валяется.

Кому-то памятник

подготовляется…

А баба пьяная

в грязи валяется.

И мещаночки,

      ресницы приспустив,

мимо,

   мимо:

      «Просто ужас! Просто стыд!»

И лабазник — стороною

мимо,

   а из бороды:

«Вот лежит…

          А кто виною?

Всё студенты да жиды…»

И философ-горемыка

ниже шляпу на лоб

и, страдая гордо,—

                  мимо:

«Грязь —

      твоя судьба, народ».

Значит, жизнь такая подлая —

лежи и в грязь встывай?!

Но кто-то бабу под локоть

и тихо ей:

      «Вставай!..»

Ярмарка!

      В Симбирске ярмарка.

Качели в сини,

           и визг,

               и свист.

И, как гусыни,

      купчихи яростно:

«Мальчишка с бабою…

               Гимназист».

Он ее бережно

        ведет за локоть.

Он и не думает,

         что на виду.

«Храни Христос тебя,

               яснолобый.

А я уж как-нибудь

             сама дойду».

И он уходит.

       Идет вдоль барок

над вешней Волгой,

            и, вслед грустя,

его тихонечко крестит баба,

как бы крестила свое дитя.

Он долго бродит.