Велимир Хлебников , Давид Давидович Бурлюк , Василий Васильевич Каменский , Георгий Иванович Золотухин - Четыре птицы

океана

Где подруги? – ушли очарованный лес.

Мы должны б помещаться роскошном палаццо

Апельсиновых рощ золотых Гесперид.

Гармоничным стихом, наготой упиваться,

Но не гулом труда, не полетом акрид.

И должны бы ходить облаченные злато,

Самоцветы камней наложивши персты,

Вдохновенно, изысканно и (немного) крылато –

Соглядатаи горних долин высоты.

Глубочайшие мысли, напевы и струны

Нам несли б сокровенно-упорный прилив;

Нам созвездья сияют светила и луны…

Каждый час упоеньем своим молчалив.

А питаться должны мы девическим мясом,

Этих легких созданий рассветных лучей

Ведь для нас создана невесомая раса.

Со земли, ведь для нас, увлекли палачей…

Ароматов царицы – цветочные соки

Нам – снесли, (изощренно кухонный секрет)!

Нам – склоняются копья колосьев высоких,

И паучья наука воздушных тенет,

И для нас – эта пьяная тайная Лета

Вин древнейших, – (пред ними помои – Нектар!)

Нам – улыбок, приветов – бессменное лето,

Поцелуи, объятья – влюбленности дар.

Редюит срамников

Заброшенной старой часовне,

(Благочестия лун лишаи),

Где пристрастнее, лучше, готовней

Голубые цветы тишины,

  Под покровом нелепицы темной,

  Из ножон вынимая ножи,

  Собралися зарницей погромной

  Обсудить грабежей дележи.

Золотая церковная утварь

И со трона навес парчевой,

Гнев-слепец окунув эту тварь,

  Злобоссорой обострили спор,

  Где сошлись говорить меж собой

  Взгляд-предатель, кинжал и топор.

Аршин гробовщика

На глаз работать не годится!..

Сколотишь гроб, мертвец нейдет:

Топорщит лоб иль ягодица,

Под крышкой пучится живот…

Другое дело сантиметром

Обмеришь всесторонне труп:

Готовно влез каюту фертом –

Червекомпактнорьяный суп.

  На глаз работать не годиться!..

  И трезвый, пьяный гробовщик

  Не ковыряет палкой спицы

  Похабноспешной колесницы,

  Что исступленно верещит

  Подоплеухою денницы.

Обращенные землю

На косогоре – неудобном

Для пахоты, работ, жилья,

Лежит общении загробном

Персон различная семья.

  Над каждой – холмик невысокий

  И шаткий перегнивший крест,

  Овитый высохшей осокой,

  (могильных угрызений перст)?

  Иль сплошь… лишившись поперечин,

  Торчит уныло черный кол –

  Так погибающее судно

  Пустую мачту кажет нудно

  Над зыбью влаги скоротечной,

  Биющей вечности аттол.

Блок колб

На пустынноулицу осени

Синий и красный пузыри

Протянули свои мечи;

Осенили ветхие домики

Горебегущие лохмы туч;

Одну неделю, 2 недели, три

По невылазной грязи скачи!..

  Шлепает далеко эхо…

  Вытекает, слюнится, сочится…

«Вы помните „аптеку“ Чехова»?

Банок, стклянок вереница;

Фигура, лица еврей аптекаря,

Наливающего oleum ricini…

Отраженная стекле харя;

Диавол таращится синий.

  За перегородкой аптекарша,

  Сухощава: сплошная кость –

  Смерть – безживотая лекарша,

  Палец – ржавый гвоздь.

  Занимается готовит лекарства,

  Что не знает аптекарь, она знаток.

  Аптека грязеосеннего царства

  Беженцелиловопоток.

Перед аптекою гробики

Наструганы, сколочены кое-как.

Детские гладкие лобики –

Жизни безаппелляционный брак!..

Скрежет флюгарки

Попариться кровавой бане,

Где время банщиком «нетребуя на чай»

Намылит шею, даст холодный душ

И саване пристроит на диване.

Где на мозоль сочится малочай

Разрезанных грудей простоволосых женщин,

Где столько небо отлетело душ

Студентов, босяков, наивных деревенщин.

При электричестве (!) халате парикмахер,

Стараясь лезвием зазубренной косы –

Затылки, шеи и усы,

Бесчисленно является виной,

Что голова прощается спиной,

Кровавая простыней потодымящий лагерь.

Георгий Золотухин

Той – коя красным вспыхнула.

Той, коей климат Москвы

Изменен до цветущего

миндалем Крыма включительно.

Ей, – радостной Евгении

Маврикиевне Ястржембской

развернувшийся автор.