Валерий Горелов - Колкая малина. Книга вторая

до половины.

Но ты ползи, затерянный в пространстве,

Уже не чувствуя ни неба, ни земли.

Твой дом раскрасят в траурном убранстве,

А ты назло всему — живи.

Его перевернули грязными ботинками,

И упёрся в сердце перегретый ствол.

А у него глаза живые с детскими слезинками,

Теперь тем выбирать, кто во Христе, а кто монгол.

Отползай, жизнь закусив зубами,

От идолов, и выползай из снов.

Ползи от тех, кто в душу лезет грязными руками

И себе трибуну строит из цинковых гробов.

Домой

Середина девяностых на календаре,

И август — месяц снова форс-мажорный.

Раздавили капитана танком в Ханкале:

Он вызвался начать процесс переговорный.

А его сынок, чего-то напугавшись,

В детсадовский забор упёршись головой,

Ревел, и ни к кому не обращавшись,

Повторял одно и то же: «Я хочу домой».

Он в кулачке держал замятую конфетку,

А другой ладошкой слёзы растирал.

Они играли с папой в индейцев и разведку,

И он искренно, по-детски, по отцу скучал.

Он жить хотел по полной и запоем,

А время двигалось по загнутой прямой.

Он был в бегах, простреленный конвоем,

И, захлебываясь кровью, повторял:

                       «Я хочу домой».

ЧВК, алжирские болота,

В чернильной жиже белая луна.

В рукопашную идёт наёмная пехота,

Сегодня каждый только за себя.

Он ножом дорогу к жизни пробивал

И о чём-то говорил с самим собой.

Это он сквозь стиснутые зубы повторял

Одно и то же: «Я хочу домой».

Так продолжалась детская игра,

В которой ставят точку вместо запятой.

Он тогда долго плакал, пока мама не пришла,

И все в слезах они пошли домой.

Закалка

Кто-то скажет, что сталь закаляет в пыли

И запросто может булат отковать,

Но даже такой не увидит черты,

Под которую страшно людей загружать.

Если переполнялись сосуды ожиданий,

И сам уже помойным запахом пропах,

В призывах исчезают знаки препинаний,

И вместе с ними умирает личный страх.

И кто-то сам себя объявит прокурором

И будет отвоёвывать права,

И в исполненье своего же приговора

Себя заявит в роли палача.

Помойный запах из себя не истребить —

Это плод душевного измора.

Даже если всех неверных перебить,

Не избежать национального позора.

И закипят сосуды ожиданий,

Пузырясь кровавыми слезами.

И чтобы не терять своих завоеваний,

Раскуют дамаск корявыми слоями.

Говорят, что сабли закаляли на ветру,

Но карающий не может что-то изменить,

Он вдыхает только пустоту,

Пытаясь всех, кроме себя, винить.

К нам и мне

Судьба у маленькой собачки — до смерти быть щенком,

Ведь кому-то и тюрьма кажется приютом.

Никто не хвастается нажитым горбом,

Но свои даты отмечает праздничным салютом.

Осень к нам приходит очень тихо,

А в маленьком сердечке — огромная тоска:

В двери к нам уже постучалось лихо,

И в непробудном сне звонят в колокола.

Дни пришли, когда мы стали неудобны,

Но даровано с небес право говорить.

Великие на многое способны,

Только собственную смерть не могут отменить.

Наверное, это всё, что нас объединяет —

Страх смерти и последняя черта,

А в повседневности пусть каждый понимает,

Что когда надо — сам ответит за себя.

Под каждым флагом прославляется свобода,

А каждое рожденье — это крик и плач,

Но во всей истории человеческого рода

За каждой революцией всегда стоял палач.

Осень к нам приходит очень тихо

И, крадучись, уходит в никуда,

Не потому что полная трусиха —

Она нам оставляет нерешёнными дела.

Ко дню Крещения

С расцветшего шиповника сладкий аромат,

И брызги жёлтых одуванчиков на мятой простыне.

Здесь только-только принял смерть солдат,

Из тех, что просто так убили на войне.

--">