Валерий Горелов - Колкая малина. Книга третья

ждать.

И не надо ни предлога, ни причин,

Остаётся только помолиться

И, когда на гроб накинут балдахин,

Надо с неизбежностью смириться.

И почувствуй, как хочется жить!

И тут не нужна причина, и не нужен предлог,

Но закон бытия не дано изменить,

И потому по каждому написан эпилог.

Простите

Кто-то на полка́х в парилке угорает

И веником себе бока бодрит,

А тут зуб на зуб не попадает,

И левая рука от холода дрожит.

К щеколде кожа прилипает,

А железная дверь – как у танка броня.

Тут на мои звонки никто не отвечает,

Не хочет она даже увидеть меня.

А я просто хочу извиниться

За свои гадкие поступки и слова;

Лучше бы мне было вовсе не родиться,

Чтобы только не случилось, что было вчера.

Загуляла нищета, затряслись лохмотья.

Я свою дозу сильно перепил,

И это бесы ослабили поводья,

И я нагло и конкретно загрубил.

А сейчас под этой дверью

Остываю от позора и стыда,

Я здесь с единственной целью:

Чтобы ты как-то простила меня.

Проявите милость к падшим,

Вам это зачтётся на высшем суде.

Всем покаяние принявшим —

Долгие лета на этой Земле.

Режимы

Каких только режимов не бывает,

Особо много видов – политических.

Конечно, первый – тот, что возбуждает,

Это самый экзотический режим – монархический.

А тот, который беспрестанно удивляет,

Того публично и доверчиво зовут —

                    демократический.

А есть ещё такой, что грузит и пугает,

Смелые зовут его – автократический.

А есть ещё режимы по видам содержания,

Они под грифами «усиленный» и «общий»:

Там будут заниматься перевоспитанием,

Пока не слепится гражданин хороший.

У режима строгого – своё предназначение,

Там берутся только исправлять,

Но не смотрят на ярое служебное рвение;

Это то же самое, что пальто до пяток

                      в брюки заправлять.

А есть ещё особые режимы – иждивенцы,

Здесь нет воспитателей, и никого не исправляют,

Те, кто там – уже невозвращенцы,

Их по судебным приговорам ломают и карают.

Но есть ещё один режим – постельный,

И коль тебя туда сумели затащить,

Пусть он тебе не кажется расстрельным,

А поможет Веру укрепить.

Роют

Траншеи роют и окопы, колодцы и могилы,

В ход идёт, что под руку попалось:

Ломы, лопаты или даже вилы,

Тут главным было, чтобы в землю затыкалось.

Только ямы друг для друга роют языками,

Когда коптит в безлунной ночи чёрная свеча,

И чётки разбираются грязными руками

В такт копыт рогатого козла.

Анонимщики – прослойка социальная —

Умело помогала врагов изобличить.

Цветёт, как белладонна, политика фискальная,

Она сумела многим жизнь укоротить.

А окопы роет колесо фортуны:

Сегодня не убили, и значит, повезло.

Удаче не нужны партийные трибуны,

И выживут солдаты всем смертям назло.

А на могиле копщики с лопатой и кайлом,

Водка налита в стакане огранённом.

Тут не надо было думать ни о чём,

Им всё равно, что там, в гробу казённом.

Земля и небо в прошлом и грядущем

Кормили всё, что любит и страдает.

И будет для нас гласом вопиющим,

Что никогда душа не умирает!

С ними

Ветер злобно дунул по сухому насту,

И он на солнце заискрил, как на ёлке мишура.

Наст, плотный и шершавый, подобно пенопласту

Белыми боками трётся о тебя.

Он голыми руками холодный снег копает

В каком-то фантастическом порядке.

Он сам себя пьянит и сразу отрезвляет,

Уверенный в себе и за себя.

Под этой белой коркой поздние цветы

Медленно, но верно умирают.

Эти пасынки осенней суеты

К началу холодов только зацветают.

Кто видел на снегу яркие цветы,

Уверует в любые чудеса.

Ты только их руками не бери:

Они сгорят в присутствии тепла.

Они не могут ни любить, ни обещать,

И на свету им остаётся несколько минут.

Они способны на прощание покивать,

А потом остекленеют и замрут.

Любите всякие цветы – холодные и тёплые,

Они себя во имя нас в жертву принесут.

Они всегда живые, нежные и добрые,

С ними нас поздравят, и с ними помянут.

Селёдка

Зайдите в гастроном, купите себе водки,

Хлеба Бородинского и провесной селёдки,

И пару пачек Беломора фабрики Урицкого,

Да ещё чего-нибудь нашего, мужицкого.

Если спички за копейку кинули

--">