Анатолий Фёдорович Жариков - Обращение камней

***

Человек – застывшая

в безумии своём идея,

ищущая дорогу домой.

***

На пенсии, карманная чахотка,

спасибо, партия, встречаю юбилей.

Сам-сём, стакан, страна, бутылка сраной водки

и в небе тройка белых голубей.

***

Двадцать первый, красные рожи,

покрывая любовью всех,

замерзает на мусорном ложе

Достоевского всечеловек.

***

–Нет ли билетика лишнего?

Съели билетики.

У смерти не выпросишь жизни,

у жизни смерти.

***

Господи, перескажи, пересмотри!

Рассыпаемся на раз, два, три…

***

Россия напряглась, закатный след

на небесах от ярости багровый.

Виссарион читает "Годунова".

Льют памятник. И Достоевский Слово.

…Француз уже проверил пистолет.

***

Я второго залёта поэт,

по горящей путёвке неба;

те далече и этих нет,

а иных вроде здесь и не было.

Было: поровну зла и добра,

под ножом и под солнцем икали.

Я не помню, забыл, жизнь игра.

Мы в четыре руки начинали.

***

Звезда в ночи.

Мужчина в женщине.

Нож в яблоке.

***

      Дмитрию Растворцеву

Ты хлеба попросил, я отдал хлеб

как слог десятый умершего слова

и замолчал на полных восемь лет.

Ты не придёшь, не скажешь мне: "Хреново

творенье гончара под крышей голубой", –

поскольку ни тебя, ни строчек,

читателям шары не заморочишь,

и жизни вовсе нет как таковой.

***

Немногим больше влаги на глазах,

во лбу две пряди мудрой паутины,

в медкарте записи от древней: "Скарлатина"

и до последней: "Перед жизнью страх".

Весь телефонный справочник исчёркан,

за проживание погашен долг,

и на ночь грелка под ноги, дай бог,

и утром в окна свет, какого чёрта…

***

Снег первый выпал только в январе,

рычащие авто на переходе,

дороги и деревья в серебре

и радость глупая в народе.

Малиновый церковный перезвон

и дребезжащие трамваев перезвоны,

труба простуженная, скрипка, саксофон

играют Моцарта и реже Мендельсона.

***

Закричала трижды птица,

стало в мире веселей,

в Иудее удавился

самый смелый иудей.

И тогда, душой бледнея,

из последних светлых сил

новый мир благословил

самый кроткий иудеин.

***

"Где же ты?" – воззвал к Адаму Бог, –

тот скрывался меж деревьев рая.

И воззвал я у земного края:

–Где ж ты, Бог?

***

Что, червь мой, человек?

Тебе всегда всё мало.

Смерти, бессмертия,

окурка, одеяла.

***

Слепые шли и прозревали,

немые весело болтали,

безногие бежали. Все

висели с мыслью на хвосте

идущего – им чуда мало! –

размазать чудо на кресте.

***

Если бы я знал вчера,

что случится сегодня,

я бы умер позавчера.

Но вот уже сорок лет

барахтаюсь в голубых глазах

с ума сошедшего неба.

Оптимистический уход

У меня осталось тепла на раз понюхать табак,

и на раз очманеть на высокой волне крови,

потому и рифмую здравому смыслу не так,

потому всё больше склоняюсь к херувимской любови.

Из кусочков молвы мой открытый солнечный день.

Из янтарной смолы твои текущие руки.

Я умру не от смерти, не от наших безумных затей,

я умру от бесстыдно уже затянувшейся скуки.

Работягой-пчелой опыляет мозги алкоголь,

шелестят, как бильярда шары, полушария мысли и чувства,

но и право, и лево, мой друг, уже отличаю не столь

откровенно, как и смерть от возвышенной меры искусства.

Сковырнут (не моргну) с междубровья заначенный чип,

и захлопнет зелёное око Божья программа,

в мою мать мою плоть, матерясь, запихают хрычи,

и на том успокоимся я и рóдная мама.

"Вот и всё", – отпуская от нёба язык, прошепчу

и к --">