Анатолий Жариков - День пятый

поколение.

И я с ним.

***

Вроде и сделаны

совершенно,

а врём, предаём, ненавидим.

***

Библия написана,

Иуда удавился.

Что писать?

***

Не по лицу,

не по половым органам –

по сознанию подобны.

***

Собирает в дорогу.

Села в изголовье:

–Яблоко вот…

***

Старик не суетится.

Потому что некогда

суетиться.

***

Мой друг, в своей наивной простоте

не забывай в миг плодотворной муки:

за слово распинали на кресте,

за письмена отрубывали руки.

***

Дальше бога не бывает.

А что там –

дальше бога?

***

В будни делаю чего-то.

А подойдёт суббота –

то лень, то женщина, то неохота.

В саду

на землю груши.

В сад приходил кому-то памятник,

садился, слушал.

В вечерний сад спускались звёзды,

в прохладу лета,

в сиянье лужи, в хэппибёздэй,

в дурь абсента.

Бледнело слева, молчали птицы,

дрожали листья.

И вот отчаянно и тихо

идёт случиться.

***

Всё знаешь,

всё можешь.

Не скучно, Господи?

***

Будит голубь

гортанными,

приглашающими.

Улитка

у моей

голой ступни.

Три витка

домика

под мокрым листком.

Я старая улитка.

Мой вдох-выдох –

Вселенная.

***

По-русски

моя старая теперь

только матерится.

***

Хожу с палкой –

отмахиваться

от собак и женщин.

***

Вот и мне столько же много,

сколько было и тебе, ма,

когда-то.

Где ты была в то время,

что волновало тебя?

Я не помню.

Я только знаю, что я

где-то и с кем– то пил,

жил с женщиной,

рожал малышей,

ходил не своими дорогами.

Я помню, дорогая ма,

что тогда о тебе

вспоминал редко,

помогал тебе редко.

Я помню тебя, когда ты

была уже совсем старенькой,

и я уже совсем не мог

ничем помочь тебе

и только изредка приезжал,

молча сидел рядом.

Я сидел у жаркой печки,

пускал дым на огонь

и читал фантастику.

Я любил подобные книги,

потому что видел, что наша жизнь

такая же фантастика,

какую выдумывают писатели,

и самое фантастическое есть то,

что мы редко вспоминаем родных.

Я помню тебя, ма.

***

Ещё струна звенит чертовски,

ещё прикосновенье сна.

О, эти, блин, полутона…

Вернёмся к музыке, Чайковский!

***

Вглядываюсь: старики светятся

от любви и сострадания

к нам.

***

Равно любят яблоки

дворянки осы

и бродяжки мухи.

***

По тропинке домой

с корзинкой грибов

о чём-то бормочет старый поэт.

***

Не сетую, господи, что сутулый,

рогат и безденежный.

А мог родиться и стулом.

Или женщиной.

***

Прихожу к мысли.

А она бухая

до подсознания.

***

–А эту кнопку не нажимай,

а то будешь, как бог, –

один.

***

Бог душу дал,

ангел сознание:

–Разбирайтесь сами.

***

А когда нас останется совсем ничего,

бог снова обратится в золотой дождь

или птицу и войдёт в

непорочную деву –

Майю, Марию, Еву.

И новый Адам

построит дом, посадит дерево,

родит Авеля и Каина.

И даст одному – землю,

другому – камень.

***

Из сада выгнали,

мы сели на диету,

сухой карась, грибы, морошка –

такое не состряпаешь нарочно.

Три месяца в сезоне – лето.

И то сказать: я жил на все четыре

земных дороги,

слышал стон дрозда,

опаздывал на поезда,

купался в море,

кур в колхозе тырил.

Пройдя же далеко за середину

пути своей, я понял, что под глиной

действительно живёт моя душа.

Я туфли намусолил гуталином,

с аллюра перешёл на шаг.

Пятью стопами поздний стих отмечен,

фонарь, проулок, дом, жена и печка.

Платон мне друг, диван мне бытие.

Пусть женщина ворчит смешно и страшно,

я пью из лужи, я руками ем

засиженное звёздами пространство.

***

Пришёл к реке

испить из каски.

Ревёт и стонет.

***

В идущем дожде

диалог бытия

и человека.

***

Среди вторичного сырья,

фаянса, пластика, бумаги,

в бегущей в форточку отваге –

я.

***

Осень.

Оса

спит в сливе.

***

Если женщина

перекрасит волосы,

сделает маникюр, педикюр,

вставит новые зубы и глаза,

натянет кожу, –

она всё равно останется блондинкой.

***

Рояль раскрыт, и флейта спит во сне.

Художник пишет лошадь в чистом поле.

Поэт играет на одной струне,

подрезанной до самой боли.

***

Высокий день,

далёкие звёзды.

Господи, я видел это.

Родник

не экономит.

Радуется.

***

Я отряхнул кусочек пыли,