Иосиф Александрович Бродский - Стихи

и, преодолевая вялость,

рукою вслед махну. Однако

не Зодиака

то будет жертвой, но твоей душою,

летящею совпасть с чужою

личинкой, чтоб явить навозу

метаморфозу.

1985

"Вечер. Развалины геометрии…"

Вечер. Развалины геометрии.

Точка, оставшаяся от угла.

Вообще: чем дальше, тем беспредметнее.

Так раздеваются догола.

Но — останавливаются. И заросли

скрывают дальнейшее, как печать

содержанье послания. А казалось бы

с лабии и начать…

Луна, изваянная в Монголии,

прижимает к бесчувственному стеклу

прыщавую, лезвиями магнолии

гладко выбритую скулу.

Как войску, пригодному больше к булочным

очередям, чем кричать «ура»,

настоящему, чтоб обернуться будущим,

требуется вчера.

Это — комплекс статуи, слиться с теменью

согласной, внутренности скрепя.

Человек отличается только степенью

отчаянья от самого себя.

1987

НА ВЫСТАВКЕ КАРЛА ВЕЙЛИНКА

I

Почти пейзаж. Количество фигур,

в нем возникающих, идет на убыль

с наплывом статуй. Мрамор белокур,

как наизнанку вывернутый уголь,

и местность мнится северной. Плато;

гиперборей, взъерошивший капусту.

Все так горизонтально, что никто

вас не прижмет к взволнованному бюсту.

II

Возможно, это — будущее. Фон

раскаяния. Мести сослуживцу.

Глухого, но отчетливого «вон!».

Внезапного приема джиу-джитсу.

И это — город будущего. Сад,

чьи заросли рассматриваешь в оба,

как ящерица в тропиках — фасад

гостиницы. Тем паче — небоскреба.

III

Возможно также — прошлое. Предел

отчаяния. Общая вершина.

Глаголы в длинной очереди к «л».

Улегшаяся буря крепдешина.

И это — царство прошлого. Тропы,

заглохнувшей в действительности. Лужи,

хранящей отраженья. Скорлупы,

увиденной яичницей снаружи.

IV

Бесспорно — перспектива. Календарь.

Верней, из воспалившихся гортаней

туннель в психологическую даль,

свободную от наших очертаний.

И голосу, подробнее, чем взор,

знакомому с ландшафтом неуспеха,

сподручней выбрать большее из зол

в расчете на чувствительное эхо.

V

Возможно — натюрморт. Издалека

все, в рамку заключенное, частично

мертво и неподвижно. Облака.

Река. Над ней кружащаяся птичка.

Равнина. Часто именно она,

принять другую форму не умея,

становится добычей полотна,

открытки, оправданьем Птоломея.

VI

Возможно — зебра моря или тигр.

Смесь скинутого платья и преграды

облизывает щиколотки икр

к загару неспособной балюстрады,

и время, мнится, к вечеру. Жара;

сняв потный молот с пылкой наковальни,

настойчивое соло комара

кончается овациями спальни.

VII

Возможно — декорация. Дают

«Причины Нечувствительность к Разлуке

со Следствием». Приветствуя уют,

певцы не столь нежны, сколь близоруки,

и «до» звучит как временное «от».

Блестящее, как капля из-под крана,

вибрируя, над проволокой нот

парит лунообразное сопрано.

VIII

Бесспорно, что — портрет, но без прикрас:

поверхность, чьи землистые оттенки

естественно приковывают глаз,

тем более — поставленного к стенке.

Поодаль, как уступка белизне,

клубятся, сбившись в тучу, олимпийцы,

спиною чуя брошенный извне

взгляд живописца — взгляд самоубийцы.

IХ

Что, в сущности, и есть автопортрет.

Шаг в сторону от собственного тела,

повернутый к вам в профиль табурет,

вид издали на жизнь, что пролетела.

Вот это и зовется «мастерство»:

способность не страшиться процедуры

небытия — как формы своего

отсутствия, списав его с натуры.

1984

«Я входил вместо дикого зверя в клетку…»

Я входил вместо дикого зверя в клетку,

выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,

жил у моря, --">