Владислав Владимирович Артемов - Остроумие мира

Рассказывают, что однажды во время ссоры с сильно выпившим отцом он так раздражил Филиппа, что тот, не сознавая, что делает, бросился на сына с обнаженным мечом. По счастью, царь был подкошен хмелем и, свалившись, тут же, по обыкновению, захрапел. Александр сказал:

– Ведь вот человек: все толкует о том, что пройдет из Европы в Азию, а сам не может пройти от стула до стула.

Когда друг Александра Македонского, Перилл, выдавал замуж своих дочерей, полководец подарил ему, на приданое дочкам, пятьдесят талантов. Скромный Перилл сказал при этом, что с него будет довольно и десяти талантов.

– Для тебя получить, пожалуй, этого достаточно, – заметил Александр, – но для меня столько дать тебе – недостаточно.

Перед одним большим сражением Александру докладывают, что его солдаты пришли в весьма подозрительное и неблагонадежное настроение, что они все сговариваются грабить и брать награбленное себе, не отдавая ничего в казну.

– Отличные вести, – решил Александр, – так сговариваться перед битвой могут только воины, уверенные в победе.

Готовясь к одной серьезной битве, Александр Македонский приказал, чтобы солдаты съели все свои запасы.

– Завтра у нас будут запасы врагов, а поэтому глупо экономить свои, – пояснил он.

Слушая доносы, Александр заслонял одно ухо рукой.

– Почему ты так поступаешь, царь? – спросили его.

– Сохраняю другое ухо для того, чтобы выслушать обвиняемых, – ответил Александр.

У Македонского, конечно, не было недостатка в льстецах, но их всех превзошел грек Анаксеркс. Однажды зашел разговор о том, где климат лучше: в Греции или в Македонии, и Анаксеркс, желая и тут угодить Александру, превозносил климат Македонии.

– Однако взгляни на себя самого, – возразил ему Македонский. – В Греции ты ходил в рваной одежде, а здесь в трех богатых плащах. Где же теплее, где холоднее?

Однажды Александр Македонский читал какие-то очень секретные письма, а его друг Эфестион, подойдя, заглядывал ему через плечо. Александр не препятствовал этому, но, взяв свою печать, молча приложил ее к губам Эфестиона.

Один юноша, сын прославленного и бесстрашного отца, но сам воин неважный, попросил себе такое же жалованье, которое получал отец. Антигон, сподвижник Македонского, ответил:

– Я назначаю жалованье не за отцовскую храбрость, а за твою личную.

Македонский царь Архелай, как гласит предание, на вопрос одного славившегося своей несносной болтливостью брадобрея: как он прикажет себя выбрить? – отвечал:

– Молча.

Эта выходка потом приписывалась то англичанину, то разным знаменитостям и вообще широко использовалась в анекдотической литературе.

Один изменник, оказавший своим предательством большую услугу македонцам, очень обижался на них, когда они называли его предателем. Однажды, когда он пожаловался на такое обращение с ним македонскому царю Архелаю, тот ему ответил:

– Что делать, македонцы народ грубый и неучтивый, они привыкли называть вещи прямо, их настоящими именами.

Агафокл, сиракузский тиран, был сыном горшечника и все-таки собственными усилиями сумел достичь весьма высокого положения.

Однажды, когда он осаждал какой-то сицилийский город, жители со стен ему кричали:

– Эй, горшечник, чем заплатишь своим наемникам? Они были уверены в своей неуязвимости.

– Потерпите немного, дайте город взять, – отвечал Агафокл насмешникам.

Наконец, взяв город, он стал продавать всех его жителей в рабство, говоря им:

– Оскорбляли и бранили меня вы, но расчет у меня будет не с вами, а с вашими хозяевами.

Одна старая гетера, с которой в молодости якшался Агафокл, не только растранжирила все подарки своих клиентов, но и лишилась своего естественного богатства – красоты. Она вспомнила про Агафокла и решила попросить у него либо пенсию, либо какой-нибудь дом, либо рабов, чтобы провести старость в достатке.

– Давать женщине добро – все равно что бросать его в колодец. Ты сама это доказала своей жизнью, – сказал в ответ Агафокл и ничего ей не дал, хотя вовсе не был жаден.

Как-то раз Агафокл спросил философа Ксенократа, почему он молчит, в то время когда другие философы ругают его.

– Я весьма часто раскаивался в словах, которые произносил. Но ни разу не раскаивался в тех случаях, когда промолчал, – ответил философ.