Лили Брукс-Далтон - Полночное небо

сверхновой в шести миллиардах световых лет от Земли: нечто свершившееся, нечто прекрасное, но уже угасающее – бледное послевкусие. Августин попытался убедить женщину сделать аборт, а когда она отказалась, переехал как можно дальше и провел много лет по другую сторону экватора, боясь приблизиться к ребенку, которого был не в силах полюбить.

Шли годы, и наконец он заставил себя выяснить, как зовут дочку и когда у нее день рождения. Когда девочке исполнилось пять, он отправил ей в подарок дорогой любительский телескоп, на шестой день рождения – модель небесной сферы, на седьмой – первое издание «Космоса» Карла Сагана с подписью автора. О следующем дне рождения Августин забыл, однако на девятый и десятый отправил дочери еще пару книг – передовые труды по практической астрономии. А потом он потерял связь и с девочкой, и с ее матерью. Кусок лунной породы, который он обманом раздобыл в геологическом отделе и отправил в качестве нового подарка, вернулся с пометкой «недействительный адрес». Августин решил больше не разыскивать дочь и оставить все как есть. Он и так уже заигрался: эти подарки стали исключением, постыдной слабостью в его жизни, всецело подчиненной логике. С тех пор он все реже вспоминал особенную женщину и ее дочь, пока не забыл о них вовсе.

Белый медведь неторопливо спустился по склону и пропал из виду, затерявшись в снегах. Надвинув на лоб капюшон, Августин сильнее затянул завязки у подбородка. Пурга хлестала по лицу. Он закрыл глаза, вдохнул игольчатый морозный воздух, почувствовал, как немеют пальцы ног в шерстяных носках и тяжелых ботинках. Волосы и борода поседели лет тридцать назад, но кое-где на подбородке и шее по-прежнему пробивались черные волоски, как будто их обладатель оставил работу над старением неоконченной, переключившись на другую задачу. Августин давно считал себя стариком. К смерти он был определенно ближе, чем к рождению – уже не мог, как раньше, далеко ходить, не мог крепко стоять на ногах. Но именно этой зимой он почувствовал себя особенно древним. Просто развалиной. Тело как будто скукоживалось – спина все сильнее горбилась, кости теснее прижимались друг к другу. Августин начал не только терять счет времени, – что неудивительно, когда вокруг бесконечные зимние сумерки, – но и путаться в мыслях, часто, как будто спросонья, не мог вспомнить, о чем думал минуту назад, куда собирался пойти, что делал. Он попытался представить, что будет с Айрис, когда она останется одна, но тут же себя одернул: кому какое дело.

* * *

Когда Августин вернулся в главное здание обсерватории, краски неба уже поблекли, уйдя в сумеречную синеву. Чтобы открыть тяжелую стальную дверь, пришлось изо всех сил навалиться на нее плечом; в прошлом году она поддавалась легче. С каждым проведенным здесь месяцем тело становилось все более хрупким. Экономя горючее, Августин отапливал только верхний этаж: одну длинную комнату, где хранил самые ценные приборы. Эта же комната служила им с Айрис спальней. Сюда перекочевал и полезный скарб с нижних этажей, а также из хозяйственных построек: две электроплитки, гнездышко из сваленных в кучу спальных мешков и бугристых матрасов, скудный набор тарелок, кастрюль и столовых приборов, электрический чайник.

Делая передышку на каждой ступеньке, Августин поднялся на третий этаж и запер за собой дверь, чтобы сохранить тепло. Постепенно, слой за слоем, избавившись от верхней одежды, он повесил вещи на прибитые к стене крючки, которых было слишком много для него одного. Нацепив каждую варежку на отдельный крючок, размотал шарф и повесил его тоже. Он всегда развешивал одежду в длинный ряд – возможно, чтобы комната не выглядела слишком пустой: если заполнить пространство следами своего присутствия, то одиночество перестает казаться вопиющим. Дальний конец вешалки занимали несколько пар фланелевых брюк, теплые кальсоны, толстые свитеры. Августин долго возился с застежками на парке, затем – с молнией. Наконец, повесил куртку рядом с остальной одеждой.

Его спутница, Айрис, редко говорила, хотя время от времени мурлыкала под нос мелодии собственного сочинения. Эти звуки лились из ее горла в унисон с гулом ветра, словно часть природной симфонии. Августин прислушался, не напевает ли Айрис, однако не уловил ничего похожего. Как правило, ее было трудно заметить – она любила сидеть не двигаясь, так что он тщательно осмотрел комнату: не блеснут ли в сумраке глаза, не --">