Адольфо Биой Касарес - История, ниспосланная провидением

отметив, что слишком легко одет, и с упоением углубился в «Магию» Честертона^[4] – маленький зеленый томик, который в эти дни поступил в книжные магазины. Мы уже почти приехали, когда в комедии Честертона разразилась буря, а в Монте-Гранде прекратился дождь. Среди людей, столпившихся на перроне, я различил атлетическую фигуру Веларде, то бишь Дракона, – первое, что он мне сказал: «Даже газет не привез»; чуть подальше стоял чрезвычайно привлекательный человечек в плаще, с тонкими чертами лица и огненным взором задумчивых глаз; еще дальше – белокурая девушка, которая была гораздо выше и крупнее того человечка; гладкие волосы, спадающие на плечи, зеленые глаза, правильные черты лица, вроде бы смугловатая, размеренные движения, широкий пуловер. Веларде представил мне человечка:

– Роландо де Ланкер.

А сам Ланкер, который говорил быстро и энергично, в тоне дробного перестука, представил мне девушку:

– Оливия, моя ученица.

И тут же, с неукротимой энергией, он выхватил у меня чемодан. Оливия хотела помочь ему, но Ланкер, вытянув руку в перстнях и прикрыв глаза, отрицательно покачал головой. Мы прошествовали к выходу с некоторой торжественностью. На привокзальной площади стояли три или четыре автомобиля и огромная повозка с упряжкой взмыленных лошадей темной масти. Лошади прядали ушами; с козел с трудом слез краснолицый старик. С глазами навыкате и нетвердой походкой. Он погрузил чемодан и вопросительно посмотрел на меня. Я пробормотал извинения из-за того, что у меня так мало багажа.

– Оливия и Хорхе с этой стороны, – сказал Ланкер, указывая на дверцу, – мы с другой, наш гость справа от меня.

Мы церемонно взобрались на повозку и заняли места согласно указаниям. Кучер, повернувшись к нам всем телом, как это делают люди, явно страдающие остеохондрозом, посмотрел на Ланкера. Тот сказал:

– Vogue la galure!.^[5] Фары отъезжающей машины на мгновение осветили повозку и скользнули по ногам Оливии. Пародируя нашего старинного друга, философа из Эмильяны, этого неутомимого исследователя женской натуры, я подумал: «Похоже, они выточены Богом сладострастия». И правда, в тот вечер ноги Оливии произвели на меня сильнейшее впечатление. Мы рывком тронулись с места и покатили по дороге – под мерный стук колес, который, мне казалось, никогда не прекратится, но, обогнув площадь, мы остановились у кондитерской «Лучшие бисквиты». Ланкер посмотрел на Оливию долгим взглядом и произнес тоном человека, который пытается запечатлеть в памяти трепетное воспоминание детства:

– Четыре дюжины.

Девушка слезла с повозки; я последовал за ней, бормоча какие-то слова, в основном глагол «сопровождать» и существительное «дама». В кондитерской Оливия спросила меня:

– Вы видели деревья?

– Они прекрасны, – ответил я машинально.

– Нет, – возразила она, – они никогда не были прекрасными, а сейчас, подрезанные, выглядят ужасно. Но я не об этом. Я говорю о листовках, которые на них наклеены.

Нам принесли нашу покупку. Я расплатился. Оливия предупредила меня:

– Это для Роландо.

– Ну что же, ему и отдадим, – ответил я.

Площадь освещалась фонарями в виде белых матовых шаров, при свете которых мы стали осматривать деревья. К каждому стволу был прикреплен овальный лист бумаги с какой-нибудь надписью. Оливия, смеясь, прочитала несколько таких надписей. Я запомнил две из них: «Женщины, ведите себя более достойно!» и «Неприличие в одежде = неприличие в жизни». Сквозь ветви, короткие, словно культи, я увидел затянутое тучами грозовое небо. Пахло влажной землей.

– Роландо нас ждет, – сказала Оливия.

Уже в дороге я заговорил о листовках. Дракон, тряхнув головой и благодушно прикрыв глаза, воскликнул:

– Люди падре О'Грэди. Эти парни – сущие дьяволы.

– И вид у них тошнотворный, – поддержал Ланкер.

– Они не останавливаются ни перед чем, – заверил Дракон.

– Даже перед тем, чтобы лишний раз напомнить нам о своей глупости такими вот, например, стишками, – добавил Ланкер. – Я как-то вечером прочитал на дереве, что напротив церкви:

Ты стать свою одеждой подчеркнула,

И затуманен у мужчины взгляд, –

Христовы раны вновь кровоточат,

И слышен смех победный Вельзевула.

Дракон вставил реплику:

– Прости, старина, но вторая строчка совсем неплоха.

– Poeta nascitur,^[6] – загадочно произнес Ланкер. – Послушайте, что я прочитал на другом дереве:

Чулки ты носишь, грешное созданье,

И летом, и --">