Стефани Морган Майер - Ослепленная правдой

юга, верха и низа. Как и все, наверно, в отрочестве он забавлялся,  представляя себе, что ослеп, и, проведя минут пять с закрытыми глазами, каждый раз  убеждался, что слепота - несчастье хоть и ужасное, однако до известной степени переносимое,  если, конечно, настигло жертву не при рождении, и в памяти сохранились не только цвета и  краски, но и формы, очертания, рельефы. В ту пору он думал даже, что тьма, в которой  обречены жить слепцы, есть не более чем простое отсутствие света и так называемая слепота  всего лишь прячет наружность предметов и людей под своим черным покрывалом, сохраняя их  недоступными, неприкосновенными. Теперь же, напротив, погрузившись в эту ослепительную  и всеобъемлющую белизну, он чувствовал - она не поглощает, а просто-таки пожирает не  только цвета, но и сами предметы, равно как и людей, делая их невидимыми вдвойне.

Хотя слепец двигался по гостиной с благоразумной медлительностью, ведя блуждающей  рукою вдоль стены, он все же смахнул на пол нежданно возникшую на пути вазу с цветами.  Сам ли он позабыл о ней, жена ли оставила перед уходом, чтобы по возвращении водрузить ее  на подобающее место, - неизвестно. Он наклонился, ощупью оценивая размеры ущерба. Вода  лужицей стояла на вощеном полу. Слепец решил подобрать цветы, но не подумал об осколках и  один, длинный и очень тонкий, тотчас засадил себе в палец, отчего, то есть от боли и  потерянности, ослепленный белизной, заполонившей дом, где между тем с наступлением  вечера сгущались сумерки, снова расплакался как ребенок. Не выпуская цветов, чувствуя, как  сочится кровь, он, изогнувшись всем телом, запустил здоровую руку в карман, исхитрился  вытащить платок, обернул им, как сумел, палец. Потом, ощупывая дорогу, спотыкаясь, огибая  мебель, ступая осторожно, чтобы не запнуться ногой о ковер, добрался до дивана, где они с  женой смотрели прежде телевизор. Уселся, положил цветы на колени и очень осторожно  размотал платок. Встревожился, что кровь такая липкая, подумал, наверно, это оттого, что не  видна, стала она чем-то бесцветным и вязким, чужеродным и посторонним, принадлежащим  ему и вместе с тем - подобным угрозе, от него исходящей и на него же направленной.  Медленно-медленно, едва касаясь, здоровой рукой нащупал тонкую стеклянную занозу,  острую, как крошечный клинок, ухватил ее ногтями большого и указательного пальцев и, не  сломав, выдернул всю целиком. Снова обмотал поврежденный палец платком, стянул потуже,  чтобы унять кровь, и в изнеможении, будто капитулировав, откинул голову на спинку дивана.  Уже очень скоро из-за одного из тех сбоев, которые нередко дает наша плоть в минуты  отчаянья или тоски, хотя по формальной логике именно тогда нервам полагалось бы напрячься  и быть настороже, он впал в какое-то забытье, не такое глубокое, как сон, но столь же тяжелое.  И тотчас же приснилось ему, что он играет в давнюю вышеупомянутую игру, что открывает и  закрывает глаза и всякий раз, будто вернувшись из дальних и долгих странствий, обнаруживает,  что вокруг незыблемо и неколебимо ожидают его черты и краски привычного мира. Но он  чувствует, как успокоительную непреложность точит и размывает глухое сомнение: быть  может, все это только лживый сон, от которого он рано или поздно очнется, не зная, впрочем,  что за явь будет ждать его. Затем, а собственно говоря, за чем за тем и можно ли назвать этим  словом то, что длилось всего несколько мгновений, он уже вернулся в состояние  полубодрствования, которое подготавливает пробуждение, и очень основательно рассудил, что  нехорошо пребывать в подобной нерешительности на грани сна и яви, яви и сна, пора делать  выбор, пришел срок рискнуть и смело спросить себя: А что я тут делаю, с цветами на коленях и  с закрытыми глазами, которые вроде бы опасаюсь открыть. А что ты тут делаешь с цветами на  коленях, спишь, что ли, спросила жена.

И, не дожидаясь ответа, принялась подбирать осколки вазы, затирать лужу с некоторым  вызовом, а приговаривать - с досадой, которую и не трудилась скрыть: Мог бы, между прочим,  и сам, чем валяться на диване с таким видом, будто ты ни при чем. Он молчал, опущенными  веками оберегая себя, и: А что, если сейчас открою глаза и увижу, словно разрядом тока,  пробила его неожиданная мысль, жгучая надежда. Подойдя поближе, жена заметила  окровавленный платок, и раздражение ее моментально угасло: Бедненький, как это ты  умудрился, жалостливо приговаривала она, разматывая импровизированную --">