Дилан Томас - Дерево

него под ногтями. Но там ничего не было. Он открыл дверь, и тени выскользнули в сад.

Когда он очутился на тропинке, страхи покинули его. Луна уже лежала на неполотых грядках, и иней покрыл траву. Наконец он подошел к освещенному дереву на дальнем конце гравиевой дорожки, еще более древнему даже, чем такое чудо, как свет: под его корой спят мокрицы, а его ветви торчат в стороны от ствола, словно застывшие руки женщины. Ребенок прикоснулся к дереву; оно склонилось, словно от его прикосновения. Он увидел, что самая яркая на небе звезда льет ровный свет над первой башней для птиц, сверкая лишь на безлистых ветвях, стволе и расползающихся корнях дерева.

Ребенок не усомнился в дереве. Он прочел ему молитвы, стоя коленями на почерневших сучьях, которые ночной ветер бросил на землю. Потом, содрогаясь от любви и холода, он побежал через лужайку назад, к дому.

В восточной части графства жил идиот, который бродил по округе, прося подаяния. Он просил хлеба то на ферме, то в доме вдовы. Приходской священник отдал ему костюм, и тот болтался на его голодных ребрах и плечах, развеваясь на ветру, когда он тащился по полям. Но глаза у него были раскрыты так широко, а шея – так не тронута деревенской грязью, что никто не отказывал ему в просьбах. И когда он просил воды, ему давали молока.

– Ты откуда?

– С востока, – говорил он.

Так что они понимали, что это идиот, и давали ему поесть за то, что он вычистит двор.

Когда он с граблями склонялся над кучей навоза и потоптанного зерна, он слышал, как в его сердце раздается голос. Запустив руку в сено, предназначенное для скота, он ловил мышь и, погладив ее по мордочке рукой, отпускал.

Весь день мысль о дереве не покидала ребенка; всю ночь оно стояло в его снах, как стояла звезда над своей поляной. Как-то утром, примерно в середине декабря, когда вокруг дома проносился ветер с самых дальних холмов и снег темных часов не сходил с лужаек и крыш, он побежал к хижине садовника. Садовник занимался починкой найденных им грабель. Не говоря ни слова, ребенок сел у его ног на ящик с семенами и стал смотреть, как он связывает зубья проволокой, понимая, что так их все равно не удержишь. Он посмотрел на башмаки садовника, мокрые от снега, на заплаты на коленях его брюк, на незастегнутые пуговицы его пиджака, на складки живота под его фланелевой рубашкой в заплатах. Он посмотрел на его руки, трудившиеся над золотыми узлами проволоки, – это были твердые, загорелые руки, с пятнами грязи под поломанными ногтями и пятнами от табака на кончиках пальцев. Пока он снова и снова связывал железные зубья, хотя и понимал, что они сидят непрочно, трясутся на ручке и соскакивают, черты лица садовника приняли решительное выражение. Ребенок испугался силы старика, его грязи, но, глядя на его длинную, густую бороду, без всяких пятен, белую, как руно, он вскоре успокоился. Борода была бородой апостола.

– Я помолился дереву, – сказал ребенок.

– Всегда молись дереву, – сказал садовник, подумав о Голгофе и рае.

– Я молюсь дереву каждую ночь.

– Молись дереву. Проволока лопнула.

Поверх оранжерейных цветов ребенок показывал на дерево, единственное из деревьев в саду, на котором не было ни одной снежинки.

– Бузина, – сказал садовник, но ребенок, поднявшись с ящика, закричал так громко, что неисправные грабли с грохотом полетели на пол.

– Первое дерево. Первое дерево, про какое ты мне рассказывал. Вначале было дерево, сказал ты. Я слышал, – кричал ребенок.

– Бузина, не хуже других, – сказал садовник, понижая голос, чтобы позабавить ребенка.

– Самое первое из всех, – сказал ребенок шепотом.

Вновь успокоенный голосом садовника, он улыбнулся через окно дереву, и вновь проволока обвилась вокруг поломанных зубьев грабель.

– Бог растет в странных деревьях, – сказал старик. – Его деревья находят отдохновение в странных местах.

Пока он вел рассказ о двенадцати остановках на крестном пути, дерево ветвями приветствовало ребенка. Голос апостола поднимался из глубин просмоленных легких.

И они вознесли его на дерево, и пронзили ему гвоздями живот и ноги.

Ствол бузины заливала кровь полуденного солнца, окрашивая кору.

Идиот стоял на холмах Джарвиса, глядя вниз на безукоризненную долину, с вод и трав которой поднимались и разлетались утренние туманы. Он видел, как испаряется роса, как глядятся в ручей коровы и темные тучи улетают, заслышав гимн солнцу. Солнце ходило по краю блеклого, водянистого неба, точно --">