Теодор Драйзер - Выбор

лампы, его бледное красивое лицо при этом освещении казалось еще красивей! Он усадил ее рядом с собой, завладел ее руками и стал рассказывать о своей работе и мечтах, о всех своих планах на будущее; и тогда она почувствовала непреодолимое желание разделить такую жизнь — его жизнь, принять участие во всем, что бы он ни надумал делать; однако она с болью подумала, захочет ли он этого: он казался таким молодым, мечтательным, честолюбивым, гораздо моложе и мечтательней ее, хотя на самом деле был несколькими годами старше. Так начался светлый период ее жизни — от декабря до этих последних сентябрьских дней, период, ознаменовавшийся всеми этапами любви. О! Эти чудесные дни наступившей весны, когда, с появлением первых бутонов и листьев, он как-то в воскресенье поехал с ней в Этолби, где был огромный лес. Там они собирали ранние весенние цветы, сидели на склоне холма, глядя вниз на реку, где мальчишки снаряжали парусную лодку; затем они поплыли, совсем так, как она хотела бы плыть с Артуром — куда-нибудь далеко-далеко, прочь от всех банальных вещей и обыденной жизни! Потом он обнял ее, целовал и щеки и шею, ласково теребил ей ухо, гладил волосы и, о! там, на траве, среди весенних цветов, под навесом из молодых зеленых листьев наступило завершение любви — такой чудесной любви, что при одном воспоминании даже сейчас слезы подступили к ее глазам!

Помнила она и последующие дни, субботние вечера и воскресенья в Этолби и в Спэрроуз-Пойнт, где росли высокие березы, и в милом Трэгор-парке, в одной-двух милях от ее дома. Туда они ходили по вечерам и сидели в беседке или около нее, ели мороженое и танцевали или следили за танцующими. О, звезды, летние встречи и шелесты тех дней! Увы, увы!

Естественно, с первой же минуты ее отношения к Артуру и Бартону вызывали недоумение ее родителей, так как Бартон проявлял свои намерения весьма недвусмысленно и, казалось, нравился ей. Но она была единственным балованным ребенком, привыкла пользоваться этим, и они не решались вмешиваться в ее дела. В конце концов, она была молода и красива и имела право менять свои планы. Только ей пришлось по отношению к Бартону ступить на путь лжи и уверток, так как Артур был настойчив и в любой вечер, когда ему ни вздумается, заходил к ней в магазин, чтобы вместе отправиться куда-нибудь обедать или в театр.

Артур вовсе не походил на Бартона — застенчивого, флегматичного, послушного, долго и покорно ожидавшего малейшего доказательства расположения; напротив, он держал себя властно и нетерпеливо, осыпал ее поцелуями и ласками, мучил и играл с нею, как кошка с мышью. Она никогда не могла оказать ему сопротивления. Он претендовал на все ее свободное время и на ее любовь и не признавал никаких отсрочек, ни препятствий. Он вовсе не был эгоистичным или жестоким, каким могли бы оказаться другие на его месте; иногда он держал себя с ней легкомысленно, не намеренно легкомысленно, а иногда, большею частью, бывал любящим и нежным.

Но о своем будущем он постоянно говорил так, словно она стала игрушкой в чужих руках и конец может оказаться для нее печальным. Артур, как она думала, все еще горячо любил ее и, по-видимому, все еще восхищался ею, но в долговечности его любви не было уверенности. Она стала, вначале нерешительно (именно из-за своей неуверенности), ласково задавать ему наводящие вопросы о нем и о себе; будут ли они всегда вместе, действительно ли он нуждается в ней, любит ли ее, не захочет ли жениться на ком-нибудь другом; пойдет ли ей подвенечное платье из белого атласа с длинной креповой вуалью и атласные туфельки.

Уже давно в ее воображении постепенно сложилась эта сцена венчания с Бартоном; а когда пришел он, переменилось только второе действующее лицо. Но скоро она стала с грустью спрашивать себя, осуществится ли это вообще когда-нибудь. Артур беспечно, часто невпопад, отвечал: «да, да» или «конечно, конечно», «правильно», «понятно, так», «серьезно, милочка, у вас будет очень славный вид!»

Но ей всегда почему-то казалось, что все происходящее — только блестящая прелюдия, за которой не последует продолжения. Слишком беззаботным и легкомысленным был Артур, слишком неясно он сам представлял себе свое будущее. Его мечты о путешествиях, о жизни в различных городах, об окончательном устройстве потом в Нью-Йорке или Сан-Франциско казались ей ужасными, ибо он никогда не упоминал о ней до тех пор, пока она не задавала прямого вопроса; только тогда он весело успокаивал ее: --">