Джузеппе Бонавири - Сапожник Джузеппе

молотки, куски кожи, и слезы наворачивались ему на глаза.

— Неужто вы взаправду меня бросите, мастер? — то и дело спрашивал он.

— Какие уж тут шутки! — отвечал Джузеппе Казаччо. — Даст бог, и ты скоро уедешь. Отец пришлет тебе вызов из Венесуэлы.

Теплыми апрельскими вечерами выходил сапожник на улицу и отправлялся в поля по обсаженной акациями улочке; из долины доносился терпкий запах трав, а смоковницы у окраины вначале розовели в закатных лучах, а потом чернели.

Всего этого в Швейцарии уже не будет, с грустью думал он. Казалось, и крохотные фиалки, и кустики дикой мяты с красивыми фиолетовыми цветочками окликают его с обочины дороги: «Эй, мастер Джузеппе, неужто вы взаправду нас бросаете? Думаете, в Швейцарии деньги будете лопатой грести? Не верьте — враки все это». А ночью, едва разглядев звезды, сияющие сквозь туманное облако, он прошептал:

— Что, вам тоже взгрустнулось? Так-таки на всем свете и нету больше сапожника, чтобы с вами беседовал по ночам? Да бросьте, отыщется такой.

Однако он не уехал. Не смог оставить свою деревню, родные места. В день, когда оставили Минео односельчане Антонио Райя, Чиччо Терранова, Пеппи Сперанца, Никола Джостра, Джузеппе поплелся к развалинам старого замка — от него уцелели только бассейн да могучие камни из крепостных стен — и вдруг нащупал в кармане кларино: бог весть как он там оказался. Сапожник окинул взглядом всю деревню на склоне, поросшем травой и ромашками, отыскал замшелые черепичные крыши домов, где еще недавно жили его друзья… и весь вдруг как-то обмяк, ноги стали ватные. Он достал кларино и заиграл какую-то неведомую печальную мелодию, похожую на странный зов ночной птицы. Да, много домов уже опустело в Минео, думал он, а ведь, если все окна здесь перестанут светиться, тогда и миру конец. Темнело. Джузеппе резко оборвал игру. Но ему вдруг стало казаться, будто этот грустный мотив продолжают полевые ромашки, серые эвкалипты и даже едва различимая вдали Этна.

--">