Пеэт Валлак - Плотник Реос

клокочет вода— надо стирать детское бельё, на старой печке вдоль раскалённой стены сушатся тряпки, развешанные в два ряда; от них несёт мылом и едким запахом пелёнок. Опротивела ли Элл их клетушка, полная несметных голодных мух, засидевших стены, потолок и образ Христа подле окошка? Мухи чёрным пологом покрывают широкий стол, на котором едят; мухи свиваются в гроздь над каждым кусочком хлеба, над каждой капелькой молока. На подоконнике стоит тарелка с липкой отравой,но мухи редко суются сюда рыльцами. А сунется какая-нибудь — и сдохнет. Вся горенка пронизана мушиным перегудом; от неистовых летунов рябит в глазах: подойдёшь к столу, они вздымаются тучей и лишь на минуту рассеиваются, чтобы после снова слететься. Сама комната низкая, тесная, словно звериная нора. В углу тихонько щёлкают стенные часы; до чего же равномерна их поступь: тик-так, тик-так. На круглом циферблате еле движутся две стрелки — нудно, ох и нудна же ползут они по кругу, издевательски медлят перед тем, как отщёлкнуть секунду.

Правда, и сам Виллем живёт в своём алакюласком домике очень уединённо. Сумрачная комната пропахла олифой и красками; всюду лежат стружки, щепа, доски. Одиноко течёт жизнь среди этого древесного хлама. В одном углу стоит низкая кровать с полупустым соломенным матрасом и одеялом — бывшей солдатской шинелью; в другом — столик с посудой и остатками еды, накрытый рабочим фартуком. По стенам, потолку, кровати бегают прусаки, — большие, рыжие, пугливые. По полу робко шныряют мыши, шуршат стружками.

Скудновато в Алакюла с работой; редко что перепадает плотнику. Починит иной раз разбитую телегу, привезённую откуда-нибудь с хутора, вставит новую доску в старую кадушку, наденет свежий обруч из лозняка, поправит покосившуюся прялку, сломанный стул.

Так и жил один в этой мышиной норе с прусаками и клопами. Не часто в домике шумел котелок на огне или пахло свининой, подгоравшей на. сковороде. Порою от нечего делать Реос бродил по деревенским пастбищам, вырезал в кустарнике то дугу, то полоз для саней. Ходил вразвалку, смотрел по сторонам, слушал. Молчала деревня, на склоне холма паслось стадо, темнел лес, где водилось множество птиц.

Завидев плотника, крестьяне ворчали:

— Лежебока! Ленится, окаянный, пальцем шевельнуть. Жену взять — и то лень. На самом скоро грибы вырастут, как на старом пне, спина мохом порастёт.

Да, действительно, плотник не женился. Целых пять лет, с тех самых пор, как Элл вышла замуж, прозябал он один-одинёшенек в своём домишке на окраине деревни. Словно потерял человек в жизни верный путь. Должно быть, по Элл горевал: хотел повенчаться с нею, а досталась она злому, ленивому и хворому мужу. Понятно, жаль её, как не пожалеть, говаривали сельчане.

Может статься, и сам Виллем жалел. Когда в той же Алакюла на Куллиском хуторе года два назад строили хлев, Элл несколько раз приходила в Кулли отрабатывать хозяину дни за полоску огорода на его земле. На этой полоске она садила свою картошку. Стоило Элл показаться на хуторе, и Виллем, работавший на строительстве хлева, опускал топор и взглядом, украдкой, неизменно провожал её. Поглядывал Виллем и сокрушался о своей жизни.

По вечерам плотник скрывался в тёмном пролёте двери, что вела во мрак старого хлева, и, ухватясь за стропила, залезал, усталый, наверх. Там, в углу, меж старых саней и разобранных телег он ложился на ворох соломы и снова думал об Элл. Пожалеет ли она когда-нибудь о своём необдуманном поступке, захочет ли уйти от хворого мужа? Иначе с какой стати она откидывает занавеску на окошке, когда Виллем проходит мимо её домика, и почему нынче она такая пугливая?

Сотни, тысячи мыслей одолевали плотника, лежавшего в сумраке хлева, За стеною докучно пилил дергач, сквозь дыру в обветшалой кровле врывалась летучая мышь, шебаршила по-птичьему над головой, залетала неизвестно куда в гнездо и там попискивала. И сам ветхий хлев — пустой, необычно тихий — казался гнездом, разорённым осенней непогодой; будто жила здесь какая-то перелётная птица, что нынче унеслась на юг. Однажды поутру Элл пришла в хлев напоить хуторских телят. Она двигалась тихо, как мышка, словно боялась потревожить Виллема, который спал наверху. Но солнце, глядевшее сквозь щели ветхой кровли, разбудило плотника. Нахлобучив соломенную шляпу, Виллем стоял на краю сруба и ощупью шарил пальцами вдоль борта куртки — застёгивал

--">