Андре Моруа - Для фортепиано соло. Новеллы

идете или нет? Ведь я…

Я взял инициативу на себя и ответил:

— Мы идем.

Я подтолкнул бурчащего и недовольного Фабера к маленькой временной лестнице, соединявшей зал и сцену во время репетиций. На авансцене, держа в руках листы с ролью, нас поджидала Женни.

— Что такое? — спросил Фабер. — Что на вас нашло?

— Нашло то, что я не могу произносить этот текст… Ваша добрая женушка совершенно неправдоподобна, по крайней мере для меня… Я ее не понимаю, не чувствую и не могу играть… Как? Перед нами женщина, которой сообщают, и при этом крайне неловко, что ее муж собирается в путешествие с другой, обожающей его, а у нее лишь один ответ: «Очень хорошо… Лишь бы он был доволен, тогда и я буду довольна». Такого не может быть… Ну же, Робер, вы повидали бог знает сколько женщин, их было великое множество… Вы встречали хоть одну, которая, будь она действительно влюблена, стала бы блеять нечто подобное, как глупая овца?

— Одну такую встречал, — гордо ответил он, — и именно ее я изобразил в «Жертве»… Фактически эта сцена, которую вы именуете неправдоподобной, произошла в жизни. На сей раз я ни на гран не отступил от реальности, и, к счастью, у меня есть вернейший свидетель: это присутствующий здесь Бертран. Он был участником реальной сцены разговора с женщиной, которую вы играете…

Женни повернулась ко мне:

— Значит, за все эти глупости отвечаете вы? Вы слышали подобные ответы? Это невозможно… Либо эта женщина идиотка (но тогда эта роль не для меня), либо она ломала комедию и демонстрировала величие души, чтобы со своей стороны насладиться внезапно обретенной свободой… В таком случае она вновь обретет человеческий облик, но это будет другая пьеса.

Я оказался в затруднительном положении. Женни была сто раз права: своей артистической интуицией она угадала поведение настоящей Жюльетты. Но я не мог ничего сказать, не предав одновременно и Робера, и Одетту, поэтому предпочел смолчать.

— Отвечайте же! — сказала Женни. — Вы знали эту Жюльетту, да или нет? И если знали, как вы ее объясните?

— Да, — решил поддержать меня Фабер, — рассказывайте, Бертран.

Не помню, что я тогда наговорил. Помню только начатые и оборванные фразы, свои тщетные усилия показать сложность персонажа, чтобы оправдать его в глазах Женни и не скомпрометировать в глазах Фабера. Видимо, я не слишком преуспел, потому что Женни с торжеством вскричала:

— Ну вот, видите! Бертран не больше меня верит в чистоту и покорность этой Жюльетты…

— Я ничего такого не сказал.

— Вы не посмели сказать, но ясно дали понять…

Фабер уже отошел от нас. Я посмотрел на него, и меня ужаснул его вид. Он расхаживал по сцене от одной кулисы к другой и яростно тряс головой, порой запуская руки в свою львиную гриву, порой начиная в бешенстве грызть ногти. Вдруг он двинулся на меня, протянув вперед руки и выставив обвиняюще указательный палец. В глазах его полыхала угроза.

— Я все понял! — сказал он. — Женни говорит правду. Вы солгали мне. Я вел себя как ребенок. Обратился к любовнику Одетты с просьбой, которую мог исполнить только друг. Ведь я считал вас другом…

Он разразился своим знаменитым смехом, походившим на ржание, подлинно театральным смехом, достойным Фредерика Леметра или Гаррика.

Я тоже разозлился:

— Я был вашим другом и сейчас ваш друг, но я еще и друг Одетты… Друг, а не любовник… И вы это прекрасно знаете… Разве я виноват, что вы поставили меня в невозможную ситуацию?

— Значит, вы признаетесь, что Одетта доверила вам то, что вы утаили от меня?

— Ни в чем я не признаюсь, я просто говорю, что очутился в трудном положении между вами обоими.

Но он меня уже не слушал. Прошел в глубь сцены, бормоча какие-то слова, которые я не разобрал, затем вернулся к Женни и ко мне. Лицо его прояснилось, он чуть ли не улыбался. Положив свои огромные руки на плечи Женни, он оглядел ее с нежным восторгом.

— Ты — великая актриса, — сказал он. — Величайшая… Ты поняла благодаря одному лишь сценическому инстинкту, что я заставляю тебя произносить фальшивый, неправдоподобный текст… А я, тоже великий актер, пошел по пути, который ты мне указала, пошел против своего чувства, против своей гордости… В блеске молнии я увидел истину… И я опишу ее. Это будет великолепно… Эту пьесу нужно переделать, и обещаю тебе, что ты получишь роль твоего масштаба, роль, которую ты полюбишь.

— Я в этом не сомневаюсь, — с видимым волнением --">