Иосиф Опатошу - В польских лесах

зверьки, избегали проезжих.

Днем рыбаки спали. Спали они, как цыгане, — родители, дети, зятья и невестки вповалку, друг подле друга, на мешках с соломой. К ночи сытые, отдохнувшие мужчины уходили на рыбную ловлю. Прощаясь, женщины крестили их, давали с собой жареную пшеницу для приманки рыбы и связки волчьих зубов — талисман от чар Ванды, царевны Вислы, по преданию увлекающей за собой рыбаков.

Здоровые, загорелые рыболовы, не раз смотревшие в глаза смерти в лесу и на воде, оставались всю жизнь большими детьми. Они любили по-детски разговаривать с волнами, точно с живыми существами.

Лежа в лодках, рыбаки бросали в воду жареную пшеницу и прислушивались. Если Висла начинала шипеть и вздуваться, словно закипающая вода, они знали, что улов будет хороший. Шум все усиливался, стаи мелких рыбок, как серебристые льдинки, быстро проносились мимо, исчезали и снова появлялись. Изголодавшиеся щуки, карпы и лини, разинув пасти, гнались за ними.

Рыбаки осторожно опускали сети в воду и выжидали, поминутно вытаскивая из-за голенищ спрятанную там «мамашу» — бутылку с водкой. Согревшись спиртным, они грезили о манящих огоньках, что светятся ночью над водой и сверкают в лесу, словно волчьи глаза. Они твердо знали, что это — сокровища Ванды. Но гнаться за манящим огоньком было нельзя: завлечет и погубит.

Когда Висла разыгрывалась, взметая зеленоватые волны в небо, будто тянулась к луне, рыбаки, словно дети свою мать, умоляли ее пожалеть их и успокоиться. Если река не унималась, они бросали Ванде волчьи зубы — один за другим — и причаливали к берегу. Куря фарфоровые трубки и сплевывая табак в воду, молодые ребята в сотый раз выслушивали жалобы старых рыбаков на то, что улов с каждым годом становится все меньше, что Ванда в тенетах, что Висла стала не та и прошли те времена, когда рыбаки птицами носились по водам…

И тут в ночь врывалась, поднимаясь из воды, Ванда. И рыбаки слушали ее горестный плач, видели, как она простирает руки над Вислой. Жаловалась она своим сынам на то, что загрязнены ее воды: чужие люди саранчой налетели, и стало ей душно… Гасили тогда молодые рыбаки фонари, плевали с горя себе на ладони, брали в крепкие руки весла, налегали на них и скользили по воде, точно по гладкой спине большого, гибкого зверя. Это они прокрадывались в казенные воды, где улов бывал обильнее.

Так жили рыбаки испокон веку, жили вдали от человеческих селений, крепкие, как дубы, с льняными волосами, светлыми глазами, сохраняя и в восемьдесят лет все зубы — желтые, словно старые, поросшие мхом пни.

Они редко ходили в костел, еще реже исповедовались. За день до Пасхи скидывались, не жалея денег, и приглашали к себе попа, чтобы тот окропил святой водой их праздничные пироги. В понедельник же, на второй день Пасхи, все — и стар и млад — наряжались и уходили в лес, пригласив с собой «пана управляющего», и торжественно несли к Висле соломенное чучело с большими глазами из крашеных яиц. Верил и род Мордхе, верил твердо, что Висла требует жертвы; поэтому каждый год эти приверженцы Коцкого ребе ставили рыбакам бочки пива и вместе с ними с пением приносили жертву Ванде — бросали соломенное чучело в воду.

Глава II МОРДХЕ И ЕГО ОТЕЦ

Отец Мордхе Авром был женат второй раз. Ему было за пятьдесят. Среднего роста, широкоплечий, с длинной, по пояс, седеющей бородой, он следовал примеру тех евреев, которые не прячут деньги в кошелек, а просто бросают их в карман, чтобы они звенели и чтобы легче было щедрой рукой раздавать милостыню.

Реб Авром был состоятельным человеком. Люди утверждали, что если бы он не был таким чудаком, то мог бы сильно разбогатеть. Соседи-помещики предлагали ему покупать у них хлеб и шерсть. Но он, кроме леса, ничего покупать не хотел. Узнав, что Шамай Шафт, местный хасид, скупердяй, который, бывало, жил у него по целым неделям и которого он ввел к помещикам, берет у тех хлеб на корню буквально за бесценок, Авром избил его, крича о посрамлении достоинства еврейского народа, и приказал не пускать больше Шамая к себе в дом. Шамай смирнехонько принял побои. Он был уже тогда богаче Аврома, но, несмотря на это, ползал перед ним на четвереньках, глядя ему в глаза с виноватым видом побитой собаки.

Авром несколько раз в год ездил в Коцк. И когда ему приходилось в субботу оказаться в дороге, он устраивал торжественные субботние трапезы и приглашал к столу всех местных хасидов. За столом коцкинцы --">