Павел Васильевич Анненков - Г-н Успенский

и т. д. Не все анекдоты г. Успенского, однако же, смешны по содержанию; есть и такие, которые, не переставая быть смешными, разоблачают глубокое страдание или ужасающую испорченность. Смех умеет везде пристроиться у г. Успенского. Как ни мрачен, в сущности, портрет бедного дьячка, празднующего крестины (см. рассказ «Крестины»), комический оттенок лежит на нем в той же мере, как и на равнодушных свидетелях его беспомощного состояния, как ни возмутительно зрелище разврата, притеснений и дикой жестокости, распространяемых кругом мирской крестьянской сходкой в сообществе с кабаком и целовальником (см. рассказ «Хорошее житье»), комический элемент облекает в одинаковой степени орудия тирании и их жертвы, не даваясь нигде ни гуще, ни слабее. Безразличие юмора до такой степени составляет принадлежность таланта у г. Успенского, что там, где он старается распределить его более справедливым образом или вовсе обойтись без него, посвящая перо свое на изображение простого трогательного анекдота, он уже теряет решительно все свое значение, как оригинальный писатель. Рассказ переходит тогда в очень обыкновенную, но тем не менее очень искусственную мелодраму, как это можно видеть в сценах «Рекрутский набор», помещенных в «Русском вестнике». Другой недостаток нашего автора состоит в том, что анекдоты его получают иногда забавный характер, только достигая крайней степени неправдоподобия, эксцентричности, чему мы видим образцы в рассказе «Деревенская газета», где чтение газеты мужиками представляет картину почти нечеловеческого безумия, что отчасти можно заметить и при расчете вышеупомянутых обозничих. К этому мы присоединим еще одно замечание: автор иногда укорачивает свои рассказы до того, что они перестают быть даже и анекдотами, а становятся передачей происшествия, начало и конец которого утерялся неизвестно по какой причине. Впрочем, последнее замечание касается уже только новейших рассказов г. Успенского, и обстоятельство это мы изъясняем излишней поспешностью работы, заранее уверенной в достоинстве своего производства. Там же, где юмор не слабеет под влиянием посторонних соображений материального или нравственного рода, он спокойно, мерно, почти как физическое явление, распространяется на всех действующих и очень бесстрастно кладет свою печать на разнородные лица: правых и виноватых, плугов и обманутых, которые еще не доросли до плутов, обидчиков и обиженных, которые еще не успели сделаться обидчиками в свой черед. Все это уравнение людей, нивелировка их производится не в силу какой-либо злобной, мизантропической теории, а наоборот, в честь веселого божества – смеха. Иначе и быть не могло: если между автором и предметом изображения нет никакой промежуточной, посредствующей мысли, явления жизни уже питают одно главное качество авторского таланта, которое и растет, на их счет, в ширь и глубь, без заботы о чем-либо, кроме своего существования…

В таком виде явились упрощения отношения к народу и так называемая голая правда на его счет. По выходе книжки «Рассказы» г. Успенский был объявлен представителем новой литературной эпохи, лучше понимающей условия народного существования и вернее, независимее собирающейся передавать его черты и подробности. Мы помним даже, что веселые рассказы г. Успенского были названы симптомами поворота литературы к более правильному и более трезвому взгляду на крестьянское сословие. Если все это правда, тогда автор может считать себя очень счастливым человеком: никто не делался представителем направления и не способствовал литературному повороту так беззаботно и с меньшими усилиями воображения.

Это не значит, чтоб мы не признавали или хотели заподозрить его репутацию как писателя, наделенного в замечательной степени талантом подчинять влиянию смеха всех самых изыскательных своих читателей. Конечно, никто не подумает отрицать в нем резвость и изобретательность фантазии, способной творить из окружающего мира неожиданные, крайне забавные узоры; никому также не придет в голову сомневаться в его умении блюсти строгое подобие истины и действительности при таких случаях, которые у другого писателя непременно возбудили бы недоверие. Он заставляет верить тому, что утверждает, и лучшим свидетельством этого может служить одно обстоятельство: еще никому не пришло на мысль справиться, на чем держится смех, производимый его рассказами, чем возбужден он и что остается после --">