Кэтрин Мэнсфилд - Юная особа

ножки выглядели так, как будто с презрением спускались вниз по лестнице.

— Мне ужасно жаль, — пробормотал я, когда машина тронулась с места.

— О, ничего страшного, — сказала она. — Мне не хочется выглядеть на двадцать один. Да и кому бы захотелось, если тебе семнадцать лет! Просто — и она слегка вздрогнула — глупость, которую я ненавижу, когда на тебя пялятся старые толстые мужчины. Животные!

Хенни бросил на неё быстрый взгляд, а затем высунулся в окно.

Мы подъехали к огромному дворцу из бело-розового мрамора, с апельсиновыми деревьями в черных с золотом кадках у дверей.

— Может быть, зайдём сюда? — предложил я.

Она помедлила, огляделась, закусила губу и сдалась.

— Ну, хорошо, да и куда ещё идти, — сказала она. — Выходи, Хенни.

Я пошёл первым — конечно, чтобы найти столик — она следовала за мной. Но худшее из всего, что с нами был её младший брат, которому было только двенадцать лет. Это было последней каплей — ребёнок, который следовал за ней по пятам.

Был один свободный столик. На нём стояли розовые гвоздики и розовые тарелки с маленькими, синими чайными салфетками, похожими на паруса.

— Сядем здесь?

Она устало положила руку на спинку белого плетеного стула.

— Почему бы и нет? — проговорила она.

Хенни протиснулся мимо неё и примостился на стуле в самом конце. Он чувствовал себя ужасно при этом. Она даже не снимала перчаток, и, опустив глаза, барабанила пальцами по столу. Когда зазвучали слабые звуки скрипки, она снова вздрогнула и закусила губу. Молчание.

Появилась официантка. Я едва осмелился спросить её.

— Чай — кофе? Китайский чай — или холодный чай с лимоном?

На самом деле, она ни на что не реагировала. Ей было всё равно. Она действительно ничего не хотела. Хенни прошептал:

— Шоколад!

Но как только официантка развернулась, она выкрикнула небрежно:

— Впрочем, можете и мне тоже принести шоколада.

Пока мы ждали, она вынула маленькую золотую пудреницу с зеркалом в крышке, встряхнула маленькую пуховку, как будто с неохотой, и припудрила свой милый носик.

— Хенни, — сказала она, — убери эти цветы. Она указала пуховкой на гвоздики, и я услышал её бормотание, — Не выношу цветов на столе.

Они очевидно вызывали у нее сильную боль, поскольку она решительно закрыла глаза, пока я их выносил.

Официантка возвратилась с шоколадом и чаем. Она поставила перед ними большие, пенящиеся чашки, а ко мне придвинула пустой стакан. Нос Хенни погрузился в чашку, затем появился на одно короткое мгновение с небольшой дрожащей каплей сливок на кончике. Но он, как маленький джентльмен, торопливо его вытер. Я сомневался, должен ли я привлечь её внимание к её собственной чашке. Она её не замечала — просто не видела — и вдруг внезапно, как бы случайно, сделала глоток. Я посмотрел с тревогой; она слегка вздрогнула.

— Ужасно сладкий! — сказала она.

Крошечный мальчик с головой как изюмина и шоколадным телом пришел с подносом печенья — рядами выложенные маленькие чудачества, маленькое вдохновение, маленькие тающие грезы. Он предложил их ей.

— О, я ничуть не голодна. Уберите их.

Он предложил их Хенни. Хенни бросил на меня быстрый взгляд — который, должно быть, означал чувство удовлетворения — он взял с шоколадным кремом, кофейный эклер, меренгу с каштанами и крошечный рожок со свежей клубникой. Ей стоило труда наблюдать за ним. Но когда мальчик собрался уходить, она протянула ему свою тарелку.

— Ну, хорошо дайте и мне одно, — сказала она.

Серебряные щипцы подхватили одно, второе, третье — и вишневую тарталетку.

— Не знаю, зачем вы положили мне всё это, — сказала она и почти улыбнулась. — Я же не съем так много, просто не смогу!

Я почувствовал себя гораздо уютней. Я пил маленькими глотками свой чай, отклонившись назад, и даже спросил, могу ли я закурить. При этом она сделала паузу. Вилка застыла в ее руке, она открыла глаза и действительно улыбнулась.

— Конечно, — сказала она. — Я привыкла, что все курят.

Но в этот момент с Хенни произошла трагедия. Он слишком сильно проткнул рожок, и тот разлетелся пополам. А одна половинка оказалась на столе. Ужасное дело! Он покраснел. Даже уши его вспыхнули, а одна рука стыдливо двигалась по столу, чтобы собрать то, что осталось.

— Вы настоящее маленькое чудовище! — сказала она.

О, боже! Я вынужден был спасать положение, и выкрикнул торопливо:

— Вы долго пробудете за границей?

--">