Джек Лондон - Собрание сочинений в 14 томах. Том 5

Джек Лондон Собрание сочинений в 14 томах Том 5

Луннолицый

Луннолицый (перевод Д. Жукова)

У Джона Клэверхауза было круглое, лунообразное лицо. Вы знаете этот тип людей – у них широкие скулы, лоб и подбородок незаметно переходят в щеки и образовывают правильный круг, а нос, широкий, короткий и толстый, равноотстоящий от всех точек окружности, нашлепнут в самом центре лица, словно розетка посреди потолка. Возможно, это и было причиной моей ненависти к нему; один его вид я воспринимал уже как оскорбление, и мне казалось, что сама земля стесняется носить его. Наверное, моя мать считала полную луну дурной приметой, взглянув на нее не через то плечо и в недобрый час.

Как бы там ни было, я ненавидел Джона Клэверхауза. И совсем не потому, что он сделал мне что-либо дурное, что люди могли бы расценить как медвежью услугу. Ничего подобного. Зло было более глубокого и тонкого свойства; оно было слишком неуловимым, слишком неосязаемым, чтобы можно было найти слова для его ясного и точного определения. Мы все испытываем нечто подобное в иные периоды своей жизни. Вы впервые видите некоего индивидуума, о существовании которого до этой минуты и не подозревали, и с первого взгляда заявляете: «Этот человек мне не нравится». Почему не нравится? О, вы не знаете, почему. Не нравится, вот и все. Вы его просто-напросто невзлюбили. Точь-в-точь, как у меня с Джоном Клэверхаузом.

Какое право имел быть счастливым такой человек? А он был оптимистом. Он всегда радовался и смеялся.

Послушать его, будь он проклят, так все на свете было прекрасно! А как он действовал мне на нервы своим счастливым видом! Другой кто-нибудь мог смеяться, сколько ему угодно, и это меня ничуть не беспокоило. Бывало, я и сам смеялся… до встречи с Джоном Клэверхаузом.

Но его смех! Ничто на свете так не раздражало меня и не приводило в такое бешенство, как этот смех. Он преследовал меня, вцеплялся и не выпускал. Это был громовой смех, это был смех Гаргантюа. Просыпался ли я, ложился ли я спать, он всегда был со мной, у меня было такое ощущение, словно сердце мое обдирали гигантским рашпилем. Уже на заре раскаты этого смеха проносились над полями и самым неприятным образом обрывали мои сладкие утренние грезы. В томительно жаркий полдень, когда никла зелень, птицы прятались в глубине леса и вся природа погружалась в сонную истому, его громкое «ха-ха-ха» и «хо-хо-хо» неслось к небесам и бросало вызов солнцу. И в темную полночь с пустынного перекрестка, где он сворачивал, возвращаясь из города к себе домой, доносилось его чертовски неприятное гоготанье. Оно будило меня, заставляло корчиться от злости и стискивать кулаки, пока ногти не впивались в мякоть ладони.

Однажды ночью я тайком загнал его скотину к нему же на поле и утром снова услышал его гулкий смех.

– Ничего, – говорил он, выгоняя скотину с поля, – этих бедных, бессловесных тварей нельзя винить за то, что они забрели на более тучное пастбище.

У него была собака по кличке Марс, великолепное крупное животное, помесь шотландской борзой и ищейки, сохранившее признаки обеих пород. Марс был его любимцем, и они никогда не расставались. Но я улучил момент, заманил собаку в сторону и скормил ей кусок говядины со стрихнином. Это положительно не произвело ни малейшего впечатления на Джона Клэверхауза. Он смеялся так же весело и часто, как всегда, и лицо его оставалось все таким же луноподобным.

Тогда я поджег его амбар и стога сена. Но на следующее утро (было как раз воскресенье) он появился все такой же веселый и жизнерадостный.

– Куда вы идете? – спросил я его, когда он вышел на перекресток.

– Ловить форель, – сказал он, и лицо его сияло, как полная луна. – Обожаю форель.

Ну где вы найдете второго такого невозможного человека! Погиб весь его урожай, хранившийся в стогах и в амбаре. Я знал, что он был не застрахован. И все же, несмотря на то, что ему грозил голод и суровая зима, Клэверхауз весело отправился на поиски мест, где водилось много форели, только потому, что он «обожал» ее! Если бы он чуть-чуть нахмурил брови или его тупая физиономия стала серьезной, вытянулась и хоть немного потеряла сходство с луной, или если бы он на секунду перестал улыбаться, я уверен, я мог бы простить ему то, что он существует. Но нет, попав в беду, он сиял, как никогда.

Я оскорбил его. Он, улыбаясь, удивленно поглядел на меня.

– Драться с вами? --">