Ги де Мопассан - Папаша Амабль

груди петушиное перо. С тех пор, бывая С Селестой, он всякий раз испытывал то же нервное щекотание.

Через три недели он решил жениться на ней: больно уж она ему нравилась. Он не сумел бы объяснить, почему она забрала такую власть над ним, и только повторял: “На меня накатило”, — словно его вожделение к этой девушке было неотразимо, как злые чары. То, что она согрешила, нисколько его не тревожило. Велика беда! Селеста же не стала от этого хуже, — думал он без всякой неприязни к Виктору.

Но вдруг у кюре не получится? Что тогда? Сезер не осмеливался даже думать об этом — так мучила его тревога.

Он дошел до дома священника и, дожидаясь кюре, сел у калитки.

Протомился он час, а может, и больше, как вдруг услыхал на дороге шаги и различил, хотя ночь была очень темная, еще более темное пятно — черную сутану.

Сезер встал, чувствуя, что ноги у него подкашиваются, не смея задать вопрос, боясь узнать правду.

Священник заметил его и весело объявил:

— Ну, сын мой, все улажено. Парень пролепетал:

— Улажено?.. Быть не может!

— Улажено, дружок, хоть и не без труда. Упрям же, однако, твой родитель! Чистый осел! Крестьянин все еще сомневался:

— Быть не может!

— Полно тебе! Приходи завтра в полдень — потолкуем насчет оглашения.

Сезер поймал руку кюре. Он жал ее, тискал, тряс и, заикаясь, повторял:

— Правда? Правда, господин кюре?.. Слово честного человека, в воскресенье буду на проповеди.

Глава 2

Свадьбу справили в середине декабря. Справили скромно: молодые были небогаты. Северу, одетому во все новое, уже с восьми утра не терпелось отправиться за невестой и повести ее в мэрию, но час был еще слишком ранний, и парень уселся за стол на кухне в ожидании родных и приглашенных: они должны были зайти за ним.

Целую неделю шел снег; бурая земля, уже оплодотворенная озимыми, побелела и уснула под толстым ледяным покровом.

В лачугах, словно нахлобучивших на себя белые чепцы, было холодно, и только яблони, круглые кроны которых припудрил иней, казалось, цвели, как в лучшую свою пору.

Но в этот день тяжелые серые тучи, наплывающие с севера и распухшие от снежных хлопьев, неожиданно раздернулись, и над белой землей, сверкавшей в серебряных отсветах восходящего солнца, раскинулось голубое небо.

Сезер глядел в окно, ни о чем не думал и был счастлив.

Наконец дверь отворилась и появились две женщины, две по-праздничному принаряженные крестьянки — тетка и двоюродная сестра новобрачного; за ними трое мужчин — его двоюродные братья; потом соседка. Разместившись на стульях, — женщины по одну сторону кухни, мужчины по другую, они сидели неподвижно и молча, испытывая робкую щемящую неловкость, которая неожиданно сковывает людей, собравшихся для участия в церемонии. Вскоре один из двоюродных братьев спросил:

— Не пора ли? Сезер согласился:

— Впрямь пора.

— Тогда пошли, — поддержал другой.

Все поднялись. Хозяин вскарабкался на чердак проверить, готов ли отец. Парня разбирало беспокойство: обычно старик вставал ни свет ни заря, а сегодня еще не спускался вниз. Сын застал его на сеннике, под одеялом. Он лежал с открытыми глазами и злым лицом.

Сезер заорал ему в ухо:

— Вставайте, отец! На свадьбу пора! Глухой плаксиво заохал:

— Не могу. Спину ломит — должно быть, продуло. Шевельнуться — и то силы нет.

Парень подавленно смотрел на старика, догадываясь, что тот притворяется.

— А вы через силу, отец.

— Не могу.

— Дайте-ка пособлю.

Он склонился над стариком, откинул одеяло, схватил отца за руки и приподнял. Папаша Амабль заголосил :

— Ой-ой-ой! Вот горе-то! Ой-ой! Не могу! Всю спину свело. Это все ветер — так уж он через крышу проклятую свищет.

Сезер понял тщету своих усилий и, впервые в жизни осерчав на отца, крикнул:

— Вот и сидите без обеда: я ведь его в трактире Полита заказал! Будете знать, как фордыбачить!

Он скатился вниз по лесенке и, сопровождаемый родными и приглашенными, двинулся в путь.

Мужчины подсучили штаны, чтобы не обтирать края о снег; женщины высоко подобрали юбки, приоткрыв худые лодыжки и костлявые, прямые, как палка, голени в серых шерстяных чулках. Они шли гуськом, молча, покачиваясь для равновесия и осторожно переставляя ноги, чтобы не потерять дорогу под ровной, сплошной, нескончаемой пеленою снега.

У каждой фермы их поджидали один-два человека, тут же присоединявшиеся к ним, и шествие все растягивалось, извиваясь по невидимым изгибам дороги и напоминая --">