Марк Твен - Отрывочные наброски праздного путешественника

Один храбрец бросился в море, подплыл к нему и с большими усилиями подошел к плоту. С жаром бросились на него матросы. В нем оказалась магнезия! На пятый день всплыла луковица; матрос бросился в воду, поймал ее и, несмотря на то, что умирал с голоду, не съел ее, а подал капитану. В истории крушений эгоизм вообще составляет исключение, удивительное великодушие — правило. Луковицу разделили на восемь равных частей и съели с глубокою благодарностью. На восьмой день вдали показался корабль. Попробовали поднять вместо флага весло с привязанным к нему капитанским пальто. На это пошло много труда, так как люди были совсем обессилены и более походили на скелетов, чем на живые существа. Наконец попытка удалась, но флаг не принес им помощи. Корабль повернул в сторону и оставил за собой одно отчаяние. Вскоре показался другой корабль и прошел так близко, что несчастные смотрели уже на него с благодарностью и готовились радостно встретить лодку, которую должны были послать для их спасения. Но и этот корабль повернул в сторону и оставил этих людей выражать друг другу свое бесполезное удивление и отчаяние.

Совсем уже к вечеру показался третий корабль. С тоскою в сердце увидели они по его направлению, что он не подойдет к ним близко. Жизнь их почти испарилась; губы запеклись, распухли и потрескались от восьмидневной жажды, тела истощены, и вот последняя возможность спасения безжалостно ускользает от них. Им уж не дожить до рассвета. Два дня, как они лишились голоса, но тут капитан Роунсвиль прошептал: „Давайте молиться!“ Португалец дотронулся до его плеча в знак глубочайшего сочувствия. Все встали на колени у основания весла, на котором развевалось пальто-сигнал, и наклонили головы. Море слегка волновалось. На западе отражался в волнах красный безлучный солнечный диск. Когда люди подняли головы, то готовы были крикнуть аллилуйя, но у них не хватило голоса: корабль шел прямо на них; паруса его раздувались и хлопали по мачтам. Наконец спасены, спасенье в самую последнюю минуту. Впрочем, нет, еще не спасение, а только явная надежда на него. Красный диск потонул в море и корабль скрылся во мраке. Минуту спустя послышались сладостные звуки: треск весел в уключинах. Они все приближались и приближались, слышались уже на расстоянии тридцати шагов, но кругом ничего не было видно. Тогда громкий голос крикнул: „Голо!“ Потерпевшие крушение не могли отвечать: их распухшие языки отказывались служить им. Лодка кружила около плота, отплыла дальше — о, ужас! — возвратилась… весла перестали грести, очевидно, матросы прислушивались. Громкий голос опять крикнул: „Го-лля! Где вы, матросы?“ Капитан Роунсвиль шепнул своим людям»: «Шепчите, как можете, дети, скорей! Все сразу»! И вот все восемь человек сразу испустили хриплый шепот: «Здесь!» Жизнь их зависела от успеха, неудача приносила смерть. После этой торжественной минуты капитан Роунсвиль ничего не помнит. Он очнулся только на борту спасительного корабля.

— Да, — заключил его преподобие, — был один только момент, когда плот мог быть виден с корабля, только один. Гибель этих людей была бы несомненна, если бы он прошел незаметно. Вот на каком волоске держатся события, предначертанные Богом от начала мира.

«Когда солнце в этот день спускалось на воду, капитан корабля сидел на палубе и читал молитвенник; книжка выпала у него из рук; он наклонился, чтобы поднять ее, и случайно взглянул на солнце. В эту секунду далекий плот на миг появился на красном диске. Его сигнальное весло черной иголкой прорезывало поверхность диска. В следующую секунду все снова оделось мраком. Но этот корабль, этот капитан, эта счастливая минута, — все это было предопределено еще на заре веков и не могло избежать своего предопределения. Хронометр Божий никогда не ошибается!

Наступило глубокое, задумчивое молчание. Бледный юноша прервал его вопросом:

— Что такое хронометр Божий?

II

К обеду, в 6 часов, собралось то же общество, с которым мы разговаривали на палубе, которое видели за завтраком и за вчерашним обедом, а именно: три командира, купец из Бостона, бермудец, возвращавшийся в свою Бермуду после тринадцатилетнего отсутствия. Последний сидел у штриборда. На левой стороне помещался на почетном месте пастор; рядом с ним бледный юноша; рядом со мной пожилой бермудец, 27 лет, не видавший своих солнечных островов. Командир, по обыкновению, сидел во главе судна, на противоположном конце --">