Владислав Ванчура - Причуды лета

самим собой. Интересно, что и Незвал в поэме «Акробат» (1927), вслед за Ванчурой, которому, видимо, не случайно посвящено это произведение, описывает падение акробата, вступившего в состязание с «семилетним безногим ребенком в матроске» — символом человеческого горя. И в то же время Ванчура полемизирует с утилитаристским и вульгарно-социологическим подходом к искусству (главка «Хула на литературу»), говорит о том, что все существующее возникает из игры, что «иногда наступает пора бессмыслицы» и «смех не убавит солидности (не надо только смеяться слишком долго)». Главный же вывод повести — утверждение незыблемости мужской дружбы, верности тем «старым» временам, когда «смельчаки» шагали «левой, левой, левой». Ванчура призывает своих единомышленников, одиноких в окружении мещанского мира (главка «Эпизод окончен»), к взаимопониманию и снисходительности. Повесть «Причуды лета», которую Иван Ольбрахт считал «одной из самых очаровательных книг, когда-либо написанных в Чехии», и ставил рядом с «Бравым солдатом Швейком», раскрывает неисчерпаемое богатство человеческой натуры. Ее возвышенный стиль не только контрастирует с содержанием, но и соответствует ему, ибо герои Ванчуры, так же как герои Рабле, Шекспира, Сервантеса, напоминают нам о великих возможностях человека.

О.  М а л е в и ч

В. Ванчура ПРИЧУДЫ ЛЕТА Перевод Д. Горбова

Старое время

Многие смельчаки, оказавшись в начале великолепного месяца июня, садятся в тени платанов, и угрюмые лица их светлеют. Вот ветви и высокий столбик ртути, который подымается и опускается, напоминая дыхание спящего. Вот кивок подсолнечника и это лицо, когда-то грозное. Пускай подобреет нос, и надутые губы, так резко выпятившиеся на физиономии, пускай улыбнутся, потому что, ей-богу, город спокойный.

Средь тучных полей немало белых хуторов в духе народной поэзии. Бычки стали волами, яловые телки — стельными, и мая как не бывало.

Пока можно, оденьтесь в белое и сидите в раздумье перед своим отелем. Нет, к черту! Чем плох пример праотцев, которые, бывало, подпоясавшись и перекинув пиджак на руку, шли медленным шагом к воротам парка, чтобы сесть за уже накрытый столик?

Тогда маркитантки лета в чепчиках, в ажурных туфлях без каблука, не царапающих дорожки, ходили от посетителя к посетителю, от столика к столику и, вынув из оттопыренного кармана блокнот, отрывали листок за листком. Нос-хохолок краснел у них всякий раз, как они обращались к гостю со следующими словами:

— Добрый день, сударь. Не правда ли, прекрасное утро? Приятны вам эти десять ударов, что как раз слетают со старинной башни базилики святого Лаврентия? Думается, время дарит больше очарования, нежели что-либо другое, и в самом деле: десять больше девяти. Этот храм некогда жестоко бранили, потому что его строил вертопрах, у которого хватило дерзости изменить проект в нарушение правил. Мы знали этого строителя, и, по правде говоря, он нам нравился, хоть был порядочный распутник.

— Как же так? — промолвил старый господин.— Этот костел, оказывается, неудачный: он построен вопреки добрым правилам архитектуры? А я заметил это только сейчас…

— И вполне справедливо заметили,— сказала дама.— Но попробуйте догадаться, что вот эта шляпа, которая на мне, девять сезонов бросала вызов обществу! Ах, мой милый, и она, и базилика привились, и теперь изъяны их — в порядке вещей. Потому что — повторяю — время придает достоинство даже уродам.

Эге-ге! Разве эти разговоры не заслуживают упоминания? Или они нарушают ритм размеренной походки? Разве они недостаточно правдивы и от них не веет почти вульгарной посредственностью?

Курорт Кроковы Вары ^{1}

На достопримечательной реке Орше стоит город, обладающий хорошей репутацией и хорошей водой. Ключи бьют в тенистых местах, и девять самых мощных источников, на которых поставлено девять колодцев, названы именами девяти муз. Речь идет о курорте Кроковы Вары. Речь идет о городе, открытом для всех, выстроенном наполовину из кирпича, наполовину из грязи и камня, где архитектура --">