Марк Твен - Том 8. Личные воспоминания о Жанне д'Арк. Том Сойер – сыщик

Я, сьер Луи де Конт, родился в Нефшато, 6 января 1410 года, то есть ровно за два года до того, как родилась в Домреми Жанна д'Арк. Родители мои бежали в это захолустье из окрестностей Парижа в первые годы нашего столетия. По своим политическим убеждениям они были арманьяками^[5] — то есть патриотами; они стояли за нашего, французского короля, хотя он и был слабоумный. Бургундская партия, которая стояла за англичан, начисто обобрала моих родителей. У отца моего отняли все, кроме дворянского звания, и он добрался до Нефшато нищим и духовно сломленным человеком. Зато тамошний политический дух ему понравился, и это было уже немало. Он нашел относительное спокойствие, а оставил край, населенный фуриями, бесноватыми и дьяволами, где убийство было обычным делом, и где никто не чувствовал себя в безопасности. В Париже каждую ночь грабили, жгли и убивали беспрепятственно и безнаказанно. Солнце всходило над дымящимися развалинами; на улицах валялись изуродованные трупы, догола раздетые ворами, которые собирали свою жатву следом за убийцами. Никто не осмеливался хоронить эти тела — и они разлагались, заражая воздух и порождая болезни.

Действительно, вскоре появилась и моровая язва. Люди гибли как мухи, и их хоронили тайком, по ночам; хоронить открыто было запрещено, чтобы не обнаружить подлинных размеров бедствия и не вызвать еще большей паники. В довершение всего зима выдалась необычайно суровая, какой Франция не знала лет пятьсот. Голод, мор, резня, стужа, снег — все это разом обрушилось на Париж. Мертвецы грудами лежали на улицах, а волки приходили в город средь бела дня и пожирали их.

Да, Франция переживала тяжелое время! Уже более трех четвертей века английские клыки глубоко вонзались в ее тело, а войско ее до того пало духом от постоянных поражений, что было принято считать, будто один вид английских солдат обращает французов в бегство.

Мне было пять лет, когда Францию постигло страшное бедствие поражение при Азенкуре. Английский король отправился к себе домой праздновать победу, оставив Францию во власти бродячих «вольных шаек»,^[6] служивших бургундской партии; одна из них однажды ночью появилась в Нефшато и подожгла наш дом; в зареве пожара я видел, как убивали всех моих близких, — кроме старшего брата, вашего предка, который находился в то время при дворе. Я слышал, как они молили о пощаде, а убийцы насмехались над их мольбами. Меня не заметили, и я уцелел. Когда злодеи ушли, я выполз из своего укрытия и всю ночь проплакал на пожарище; я был один среди трупов и раненых — все остальные убежали или попрятались. Потом меня отдали в Домреми, к священнику; его ключница заменила мне мать. Священник обучил меня грамоте; мы с ним были единственными грамотеями на всю деревню.

Мне шел шестой год, когда меня приютил добрый священник Гийом Фронт. Мы жили возле церкви; а позади церкви находился огород, принадлежавший родителям Жанны. Их семья состояла из отца — Жака д'Арк, его жены Изабель Ромэ, трех сыновей: десятилетнего Жака, восьмилетнего Пьера и семилетнего Жана, и дочерей — четырехлетней Жанны и годовалой малютки Катрин. Эти дети стали постоянными товарищами моих игр. Были у меня и еще приятели, особенно четверо мальчишек: Пьер Морель, Этьен Роз, Ноэль Рэнгессон и Эдмон Обри, его отец был в деревне мэром, — и две девочки, сверстницы Жанны и любимые ее подруги: одну звали Ометта, вторую — Маленькая Менжетта. Это были простые крестьянские девочки, как и сама Жанна. Обе они вышли впоследствии замуж за простых крестьян. Как видите, они были самого низкого звания; но настало время, когда каждый проезжий, как бы он ни был знатен, шел поклониться этим двум смиренным старушкам, которые в юности имели счастье быть подругами Жанны д'Арк.

Все они были славные, самые обыкновенные крестьянские ребятишки, не слишком развитые, — этого трудно было ожидать, — но добрые и общительные; они слушались родителей и священника, а подрастая, без раздумий переняли от старших все их предрассудки. И религиозные верования, и политические убеждения они получили по наследству. Ян Гус и его приверженцы объявили в то время войну Церкви, но в Домреми это никого не заботило; а когда произошел раскол — мне было в ту пору четырнадцать лет — и у нас стало сразу трое пап,^[7] в Домреми не возникло ни малейших сомнений: кто в Риме тот и настоящий, а папа вне Рима вовсе не считался нами за папу. Все жители нашей деревни --">