Уильям Сомерсет Моэм - Визит полиции

ниточку логической последовательности в попытке осмыслить повествование.

Невзирая на то что на нем были теплые рукавицы и меховое пальто, Эшенден продрог до костей. В салоне пароходика было тепло и светло, там можно было даже читать, однако писатель решил, что в салоне лучше не сидеть — его мог бы там заметить какой-нибудь постоянно путешествующий на этом судне пассажир, которого удивило бы, почему это он все время ездит из Женевы в городок Тонон на французском берегу. Так что Эшенден избрал более надежное укрытие и проводил долгие часы на погруженной во тьму палубе. Он смотрел туда, где должны были светиться огни Женевы, но не видел их — мокрый снег не позволял даже угадать, где они находятся, берег был едва различим. Озеро Леман, в хорошую погоду такое красивое и спокойное, похожее на зеркальные пруды во французских парках, сейчас, в шторм, казалось грозным и непостижимым, как море. Наш герой подумал, что, вернувшись в отель, растопит в номере камин, примет горячую ванну и сядет обедать в халате у самого огня. Перспектива провести вечер наедине с собой, с трубкой в зубах и книгой на коленях, представлялась ему настолько заманчивой, что делала приемлемыми все неудобства путешествия по озеру. Мимо писателя тяжелой поступью протопали два матроса; они наклонили головы, чтобы хоть как-то защититься от дувшего им в лицо ветра. Один из них прокричал Эшендену: «Nous arrivons»^[1]. Матросы подошли к борту и открыли дверцу, чтобы пассажиры могли спуститься по трапу на берег. Приглядевшись, писатель заметил во мгле огни мола, долгожданные огни. Через пару минут пароходик причалил, и Эшенден, обернув лицо шарфом до самых глаз, присоединился к маленькой группке пассажиров, ожидавшей, пока можно будет сойти на берег. Такие путешествия писатель совершал постоянно — в его обязанности входило раз в неделю пересекать озеро, на французском берегу передавать по назначению свои отчеты и получать инструкции; каждый раз, стоя среди столпившихся у трапа пассажиров в ожидании своей очереди сойти на берег, он ощущал легкое волнение. В его паспорте не оставалось никаких отметок о том, что он побывал во Франции, — пароходик дважды останавливался у французского берега, но следовал из одного швейцарского города в другой, так что вполне можно было подумать, что Эшенден ездил, к примеру, в Лозанну или Веве. Однако он никогда не мог быть вполне уверен, что его не засекла тайная полиция; если же Эшендена выследили бы и увидели, как он сходил на берег во французских городках, тот факт, что в его паспорте не оставалось никаких отметок о посещении другой страны, объяснить было бы трудно. Конечно, он на всякий случай придумал более или менее правдоподобную историю, но знал, что ее вряд ли примут на веру, хотя и надеялся, что швейцарским властям невозможно будет доказать, что он не простой путешественник. Но даже и в этом случае его могли на два-три дня упрятать в тюрьму, где проводить время не так уж приятно, а потом под конвоем доставить к границе, что было бы совершенно унизительно. Швейцарцы прекрасно знали, что их страна служила сценой, на которой разыгрывались всякого рода интриги, — отели в крупных городах кишмя кишели шпионами и тайными агентами, революционерами и пропагандистами. Так что швейцарцы, ревниво блюдя свой нейтралитет, были настроены предотвращать любые действия проживавших в их стране иностранцев, способные поссорить их с какой-либо из враждующих держав.

На причале, как всегда, стояли двое полицейских, наблюдавших за высадкой пассажиров. Эшенден прошел мимо них с самым невозмутимым видом и лишь после этого вздохнул наконец свободно. Тьма поглотила его, и он торопливо шагал теперь к отелю. Жуткая погода как будто презрительно смахнула опрятность чистеньких аллей, по которым обычно прогуливались горожане. Магазины были закрыты, и писателю попадались навстречу лишь с трудом переставлявшие ноги случайные прохожие, жавшиеся к стенам домов в попытке спастись от слепого гнева судьбы. Эта бурная, мрачная ночь навевала мысли о том, что цивилизация, как бы устыдившись своей искусственности, сжалась от страха перед яростью стихии. Ветер швырял в лицо Эшендену колючий снег; мостовая была мокрой и скользкой, так что идти приходилось осторожно. Отель стоял на самом берегу озера и отражался в его водах. Когда Эшенден приблизился, мальчик-швейцар открыл перед ним дверь и он вошел в холл вслед за порывом ветра, взметнувшим бумаги с --">