Жан Жироду - Эглантина

отдохнувшие головы, посвежевшие лица, словом, все благодеяния здорового сна. Бессонница внушала им такое же смятение, в какое поверг бы приключившийся днем обморок. И когда им случалось открыть глаза среди ночи, они уже не могли сомкнуть их сами; требовалась чужая рука, которая опустила бы им веки, как опускают их умершим. Именно во время своих четырех бессонниц отец Фонтранжа, выглядевший крепким и здоровым до самой последней минуты, уловил первые сигналы болезни печени, в дневные часы безмятежно спокойной; эта немочь и свела его в могиле; а, впрочем, кончина эта была вполне дремотной и мирной. Казалось, все Фонтранжи, как раз в силу своего жадного, всепоглощающего сна, изнашивались и дряхлели в первую очередь с ночной стороны. Но именно по ночам талант, фантазия, удачные мысли осеняли эти сонные, отяжелевшие головы, когда их владельцам предстояло погибнуть от менее телесной болезни, такой как страсть, такой как неврастения. Пробудившись внезапно, словно от толчка, сотрясенный сновидением, так вскакивают от грохота упавшей мраморной каминной вазы, Фонтранж очнулся в полутьме спальни по вине истины, давным-давно известной любому школьнику, но для него лишь сейчас блеснувшей яркой вспышкой откровения; она гласила, что несчастье в нашем низменном мире всегда одерживает верх над счастьем, что ни одно из наших деяний не свободно, и что причина порождает следствие; что мы покупаем не ту лошадь или собаку, которую хотим сами, но ту, которую чья-то чужая воля избрала для нас тысячу лет назад; что люди рабы. Теперь ему понадобится целый день, чтобы вновь ощутить удовольствие от лицезрения своих породистых псов и лошадей, которых, быть может, собрали для него желания неведомых ему, канувших в Лету предков. Какая жалкая радость держать у себя собаку Сократа, чистокровного скакуна Браммела!.. Но мало этого: нынешней ночью Судьба, как видно, двинула в бой против этого спавшего старика все свои главные резервы, и Фонтранжа пронзила и вырвала из сна та новая для него, но, увы, неумолимая аксиома, что мужчины стоят выше женщин. Он не шелохнулся. Он давно установил, что во время подобных приступов бессонницы самое разумное не двигаться. В последний раз, когда это случилось, он вот так же недвижно замер при внезапно нахлынувшей мысли о бесконечности и с трудом удержался от конвульсивных всхлипов. И бесконечность, при виде этого недвижимого, как труп, тела, помедлила и отступила. А, впрочем, что ему, которому через полгода исполнится шестьдесят и кого давно уже интересовали лишь четвероногие да пернатые, мысль о том, что женщины принадлежат к низшей или даже к иной расе?! Он не ощущал в себе достаточной привязанности к земле, чтобы радоваться появлению на ней нового вида. Хватит с него той пары бобров, которых три года назад прислал ему один канадский друг; эти зверьки принялись усерднейшим образом строить плотины во всех ручьях парка. Источник жизни в Фонтранже уже поиссяк и не был столь мощным, чтобы он мог позволить себе роскошь борьбы с женщиной, новой сердцем или плотью… Он решил спать дальше, повернулся на бок и тут же понял свою ошибку: в этой постели, где он уже столько времени почивал один, без подруги, безымянное возвышенное видение подле него сменилось другим, донельзя банальным. Призрачные женщины Фонтранжа внезапно низверглись с былых пьедесталов, и не было ему спасения: он не осмеливался даже, из страха впасть в святотатство, помыслить о Жанне д’Арк или о герцогине Ангулемской. Чья-то неведомая рука безжалостно стирала с самых светлых ликов земной фауны сияющие на них благородство, непорочность, честь. Фонтранж, никогда не ощущавший в себе тоски раскаяния, ныне испытывал жгучие угрызения совести за то, что ниспровергал эти существа, которые, разумеется, не открыли Америку, не изобрели паровую машину, но зато умели вести сообща извечную обольстительную борьбу с мужчинами, завлекая их в волшебные тенета хитроумно-скрытой или гордо-победоносной близости. Итак, женщины, значит, ниже мужчин. Ни одна из них не достойна превзойти Фонтранжа! Он встал, инстинктивно, как некогда его предки крались к бойнице, подошел к окну, отворил его и испытал минутное облегчение: против него в атаку двинулись не давешние ночные призраки, а всего лишь пышная зелень парка, тусклая вода канала, дремотная тишь и полумрак. Увы, ему пришлось с грустью констатировать, что краешек горизонта вдруг начал предательски розоветь! Та истина о женщинах, --">