Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин - Помпадуры и помпадурши

повластвовал.

Сменили прежнего главноначальствующего, сменили и его. Несправедливость явная, потому что старик мне сам по секрету не раз впоследствии говорил:

"Не знаю, подлинно не знаю, за что от общения отметаюсь! если новое начальство новые виды имеет, то стоило только приказать - я готов!" И если при этом вспомнить, сколько этот человек претерпел прежде, нежели место свое получил, то именно можно сказать: великий был страстотерпец! Прежде всего, у начальника отделения в послушании был, да еще не у одного, а у нескольких; по воскресеньям с праздником поздравлять ездил, по будням между тремя и четырьмя часами в департамент анекдоты рассказывать ходил! А в брюхе-то щелк! а на уме-то только и есть одна мысль: господи! векую!

Потом попал в передел к директору, ну, тут тоже сноровку надо иметь! ждет, бывало, сердечный, у двери кабинета, и не для того совсем, чтоб что-нибудь сообщить, а только чтобы показать, что готов, мол... хоть на куски! Ну, и пройдет директор, улыбнется: "Что, старик, готов?" - "Хоть в Астрахань, ваше превосходительство!" - "Гм... в Астрахань! туда Шарлотта Федоровна (4) тоже об одном старичке просила!" - скажет директор и пройдет мимо.

Даже в кабинет к себе не допустит, выплакаться-то не даст. "Господи! векую!" - только и твердил, бывало, наш старик, покуда не подобрался наконец к Шарлотте Федоровне. Понравился он ей, впрочем, не чем другим, а именно только строгостью правил. И так пришелся по душе, что вместо Архангельска угодил к нам! Каково же, после этакого-то искуса, несколько лишь месяцев провластвовать, и вдруг - хлоп!

Первое известие о постигшем нас ударе я получил от вице-губернатора.

Еще невежественный, приехал я утром к нему и застал его расхаживающим взад и вперед по кабинету: по всей вероятности, он обдумывал, какая участь должна постигнуть нашу губернию. Наш вице-губернатор человек нравов придворных, и потому чувствительности большой не имеет, но и он был тронут.

- А знаете ли вы, что дурака-то нашего уволили? - спросил он меня с первого же слова.

В груди у меня словно оборвалось что-то. Не смея, с одной стороны, предполагать, чтобы господин вице-губернатор отважился, без достаточного основания, обзывать дураком того, кого он еще накануне честил вашим превосходительством, а с другой стороны, зная, что он любил иногда пошутить (терпеть не могу этих шуток, в которых нельзя понять, шутка ли это или испытание!), я принял его слова со свойственною мне осмотрительностью.

- Про какого это "дурака", ваше превосходительство, говорить изволите?

- спросил я, по силе возможности мягкостью тона умеряя резкость моего вопроса.

- Про какого? известно про какого! про нашего, про Шарлотты Федоровны выкормка!

Сердце в груди моей окончательно упало. Но не прошло минуты, как уж в голове моей созрел вопрос:

- А известно вашему превосходительству, кого на место их назначают?

При этом вопросе сердце мое мало-помалу поднималось: я начинал предчувствовать, что не буду оставлен без начальника.

- А назначают Удар-Ерыгина.

- Генерала-с?

- Генерала-с.

Сердце мое окончательно уставилось на своем месте, ибо я получил уверенность, что предчувствие мое сбылось.

- Из каких-с они? - спросил я несколько смелее.

- Из млекопитающих-с! - отвечал вице-губернатор (он вообще ужаснейший киник).

Мы оба задумались и стали в молчании ходить по кабинету (в первый раз в жизни я шел рядом с начальником, а не следовал за ним "петушком": несчастие уравнивает все ранги).

- Я думаю, нужно будет старому начальнику прощальный обед устроить? - первый прервал я молчание.

- Гм... да... знаю я этого Удар-Ерыгина... знаю!

- Я думаю, ваше превосходительство, что можно и купцов пригласить какую-нибудь демонстрацию сделать?

- Гм... купцов... Однажды призывает меня этот Удар-Ерыгин к себе и говорит: "Я, говорит, по утрам занят, так вы ко мне в это время не ходите, а приходите каждый день обедать"...

- Так они и гостеприимные?

- Гм... да... гостеприимен... "Только, говорит, так как я за обедом от трудов отдыхаю, так люблю, чтоб у меня было весело. На днях, говорит, у меня, для общего удовольствия, правитель канцелярии целую ложку кайенского перцу в жидком виде проглотил".

- Преданность всякое испытание, ваше превосходительство, превозмочь может! - прервал я, невольно потупляя глаза.

- Подождите, не прерывайте меня. "Так вы, говорит, с этим соображайтесь"...

- И сообразовались, ваше превосходительство?

- И --">