Петко Юрданов Тодоров - Идиллии

забыл и думать про гибкую лозинку, что на чем свет кляла свою судьбу. Впившись корнями в земную твердь, великан так широко раскинул ветви, что заслонил последний луч солнца — пусть, мол, лоза света белого не видит. Зачахла бедняжка, вконец извелась. Раз темной ночью бродяга бездомный надумал под дубом костер развести, срубил ее под самый корень. Плакала горько лоза, дуб проклинала. Пусть-де сердце его червь источит и среди лета листва увянет, пусть он усохнет, проклятый.

Боже, избавь нас от проклятий зазнобы, покинутой милым! Громом небесным вскоре тот дуб был сражен. Обуглился он, почернел, дупла разинули зев, птичье пенье умолкло. Изредка только голубь усталый сядет на ветку и, всполошившись, тут же взмахнет крылами и прочь улетит.

Раз ясным утром на легких крыльях весна примчалась, растормошила цветы и травы, корень лозы пригрела, он дал росток — крохотную лозинку. Не успел луч солнца приласкать ее, как лозинка, вся в мать, улыбнулась солнцу, трепетно прильнула гибким станом к мертвому дубу — на то и праздник весны, чтоб забывались старые раны.

В жарких объятьях сжимала лозинка дуб, миловала его, ласкала — может, проснется, воспрянет для жизни новой. Но дуб на ласку не откликался, зловеще топорщил сухие ветви.

Перевод В. Поляновой.

ПАСТУХ И ПАСТУШКА

Лучи зарождающегося дня пронизывали белоснежные облака, в прозрачном утреннем воздухе все яснее обозначались луга, что крутыми волнами подкатывались к берегам Тунджи. Внизу на дороге послышался скрип телеги вставшего до свету крестьянина. Из-за холма отозвались колокольчики стад. Немного погодя пригорки сбросили с себя завесу тумана, и она поползла вниз по склону. Край неба словно загорелся, озарив далекие вершины. Медленно всплыло из-за них солнце, позолотив холм и отару овец на нем. Пощипывая на ходу росистую траву, овцы перегоняли одна другую, а за ними с длинной герлыгой в руках торопливо шагал пастух — боялся, как бы пастушка на том берегу не опередила его.

— А ну, пошла! — крикнул он и стукнул герлыгой по земле — хотел напугать отбившуюся от стада овцу, что жадно щипала сочную траву. Овца опрометью метнулась вверх по склону, ее колокольчик зазвенел тревожно, как бы призывая стадо, уже перевалившее через вершину холма, подождать ее.

Пастух поднялся на бугор. Под ним, заливая берега, несла свои мутные воды Тунджа, текла, извиваясь, как змея, уползающая в свою нору, теряясь в зарослях ивняка. Поля на том берегу еще тонули в рассветной мгле, из которой кое-где выступали верхушки копен, над самым берегом маячил тополь. Одинокий, как этот тополь, стоял на высоком холме пастух. Ветер развевал полы его полукафтана. Собака сидела рядом, не сводя с него глаз, словно ждала, что он скажет, чего ищет. А он блуждал взглядом по противоположному берегу, не обращая на нее внимания.

— Не пришла! — промолвил он, опустив голову. И где это она пропадает в последнее время? А ведь вчера он перебрался на островок посреди Тунджи, чтобы оттуда окликнуть ее, авось услышит. Она, может, и услыхала, да не пришла: заречные, они гордые. Чего доброго, решила поводить его за нос, чтобы было над чем посмеяться с подружками… Не будь этого омута под ивняком, он бы и на тот берег попробовал перебраться. Но омут глубок, не напрасно его Синим прозвали, к тому же в нем водовороты…

Солнце поднималось все выше. Вот оно заглянуло за холмы и увело из долины тени. Тунджа, искромсанная камнями и корявыми стволами ив, бешено кидалась в омут и плавно катила свои воды дальше.

…Негде ей в другом месте овец поить! Волей-неволей сюда пригонит отару в полдень. Он переждет жару здесь, под дикой грушей, и непременно увидит ее… Взгляд пастуха скользнул по земле. Цветы!.. Ах, сколько фиалок! Вдруг он оторопел.

— Земляника! — воскликнул пастух, и глаза его засияли. Здесь, оказывается, земляника растет, а он ничего об этом не знает, хотя уже немало дней бродит со своей отарой в этих местах! Нагнувшись, он стал обшаривать кустарник. Вот одна ягодка тянется навстречу — сорви, мол, меня, а остальные притаились под листьями, словно шепчутся друг с дружкой. Нет, не спрячется ни одна! Он и опомниться не успел, как в руке у него оказался целый пучок ягод, румяных, как лицо пастушки. Она бывало улыбнется ему, а потом опустит голову и лукаво посматривает исподлобья. В ее речах, верно, такая же сладость, — он никогда не слыхал ее слов.

А за рекой растет земляника? Если и --">